Там быть, как тут

«Изгнание» по пьесе Марюса Ивашкявичюса на сцене Литовского национального драматического театра. Режиссер Оскарас Коршуновас

Куда эмигрировал запрещенный мат с подмостков российских театров? Он весь здесь – в спектакле «Изгнание», чему зрители весьма рады. Да и как скажешь правду о нашей жизни без этих слов. Вот и хохочет зал, слушая рассуждения Вандала, особенно, когда он обращается прямо в зал. Здоровый юмор роднит этого персонажа с героями площадного народного театра – слугами, людьми социальных низов, что открывает глубокие слои типического в драматургии талантливого современного литовского автора Марюса Ивашкявичюса.

В последнюю неделю 2015 года зал Литовского национального драматического театра также полон и живо реагировал на все происходящее в спектакле режиссера Оскараса Коршуноваса, как и в последнюю неделю 2011, когда была показана премьера этого спектакля, и когда Коршуновас вернулся в ЛНДТ, где еще в 1990 он поставил знаменитый спектакль «Там быть тут».

Новый вариант «там» и «тут» - в пьесе Марюса Ивашкявичюса, раскрывающего темы эмиграции в Лондон в начале пост-советского периода. Пьеса основана на многих подлинных историях, с которыми автор познакомился с помощью культурного атташе Литвы в Англии Дайвы Парульскене, но документальность превращается в притчу.

Образ рассказчика – Бена (Витаутас Анужис), который вспоминает молодость, - казалось бы сразу раскрывает главную метафору спектакля «Изгнание»: пожилой человек на инвалидном кресле с трогательно-маленьким флажком Литвы.

Изгнание (Išvarymas)

Пожалуй, точнее перевести это слово как «выброшенные». «Изгнание» (вариант спектакля Коршуноваса в Русском театре Латвии назывался «Изгнанники») это в русском языке слишком возвышенно по стилю. А речь идет о людях выброшенных из нормальной социальной жизни. Жестокий смысл. Жестокая жизнь.

Можно увидеть здесь внутреннюю литовскую проблему – эмиграция молодежи из Литвы в поисках лучшей жизни. А можно увидеть шире - как проблему существования городских низов и здесь, и там. Узнаваема эта проблематика и для российских жителей бывшего СССР.

Зрительные образы спектакля и документально точны, и метафоричны в замечательной сценографии Гинтараса Макарявичюса.

В начале на огромном экране видеокадры: щемяще-узнаваемое темное небо и лес за окном международного автобуса. Но эта документальность сменяется образом той же дороги, но вдоль нее стоят уже как знаки «пузыри», с которыми едут герои в автобусе, выражая свои эмоции в стиле комикса.

Стиль нарисованной реальности поддержан и в следующих эпизодах, когда персонажи сидят спиной к зрителям, а на экране футбол, и городские типажи выглядят на этом фоне словно вырезанные по контуру дизайнером: шапочки с козырьками, мятые серые куртки, пара цветовых пятен - красное и голубое… Сделано со вкусом и достоверно исторически (художник Агне Ягалавичуте). Любовная сцена Бена и Эгле у нее дома идет на фоне средней части триптиха Босха «Сад земных наслаждений» и надолго задерживается на фрагменте, где обнаженный юноша несет девушке нереальную клубнику.

Резкая горизонталь бара и места для стриптиза превратится потом в набережную, барабан вентилятор и в стиральную машину, и в место для стрип-танца. Кадры футбола в баре служат фоном для длинных диалогов, дополняя их визуальной динамикой.

Персонажи по мере развития действия выделяются из толпы и играют свой эпизод. Это выделение из толпы и возвращение в нее очень важная смысловая деталь. Актеры в групповых сценах (около 30 человек!) проявляют безупречное чувство ансамбля, а в своих эпизодах создают яркие зарисовки характеров.

Живая музыка (Саулюс Прюсайтис), рок-ансамбль, звучит в диалоге с персонажами, вставляя то нужную музыкальную ассоциацию, то песню тех лет, темпоритм актерской игры сливается с ритмом музыки, эмоции растут.

Главный герой Бен полурусский-полулитовец, что придает ему дополнительную социальную неустойчивость. Больше 4 часов мы следим за их злоключениями в незнакомой стране. Они так и запоминаются – вместе.

Бен и Вандал. Вандал и Бен.

В блестящем исполнении Марюса Репшиса обаятелен и трогательно-наивен Вандал, горе-киллер, подружившийся с «жертвой» Беном. А Бен, казалось бы, непутевый искатель лучшей жизни, уже познакомившийся с криминальной средой в Литве 90-х, но Айнис Сторпирштис талантливо открывает нам душу этого персонажа. Актерский дуэт в этом спектакле можно назвать театральным событием.

Жизнь низших чинов полиции, работающих на улице вплотную к мафии, к убийствам, к нарушению закона, почти единственный вариант работы для молодого парня без образования, без ремесла. Бен мечтает попасть в другой социальный слой, обманутый, как и многие, мифом о новых возможностях.

Но «там» все складывается также как «тут». Герои остаются на том же социальном этаже, точнее, вообще без этажа – на улице, в пустоте, в отчаянии.

С улицы Бен бежит и на улицу попадает. Вместо бедности – бедность. Вместо бездомности – бездомность.

Тина Темзы, в которой чуть не утонули Бен и Вандал, - метафора социальной жизни, затягивающей на дно. Ольга сломлена наркотиками, Эгле алкоголем и проституцией. Персонаж с дредами превращается в обеспеченного человека. Кто-то тонет, кто-то барахтается на поверхности.

Трагична судьба Эгле, с которой они познакомились в том автобусе. Любовь, тоска по родине, страстное желание выжить, отчаяние – все сплетено в выразительном исполнении Моники Вайчюлите, которая несколько часов держит высокий градус роли.

Биография Бена от полицейского в Литве к полицейскому в Лондоне, вынужденное бегство от кое-как устроенной жизни в Литве снова к бегству от кое-как устроенной жизни в Лондоне, кажется бессмысленным кружением.

Единственное, что он находит – понимание, как дорого душевное тепло, дружба, дни молодости, но понимает это тогда, когда остается только коробка с пеплом его друга.

Спасибо драматургу: если бы у Вандала не осталась собака, и если бы Бен ее не забрал, и если бы собаку не играл актер-Вандал в том же спортивном костюме, но с головой собаки (спасибо режиссеру), публика не смогла бы пережить смерть Вандала, так его все полюбили за эти часы.

Образ собаки напоминает, что и в русском, и в литовском языке есть выражение «выгнали, как собаку». Вандал и есть собака, которую выгнали. Но Вандал мечтает о собаке-мастифе, потому что мечтает о доме. После смерти остается только его собака. И трогательное отношение Бена к мастифу своего утраченного друга противопоставлено жестокости жизни.

Кроме возвращения Бена к той же социальной точке, есть еще одно возвращение – сцена , когда Бен, высыпает пепел Вандала в воду с набережной, превращается образно в сцену купания с Вандалом, словно они все еще вместе, озорничают, веселятся.

Есть и другая композиционная закольцованность: та поездка в автобусе, когда встретились Бен, Эгле, Вандал, молодые, полные надежды, прокручивается в воображении состарившегося Бена, как самая лучшая минута его жизни. Так и заканчивается спектакль – началом.

За 5 с половиной часов мы полюбили этих героев, испытываем огромное сочувствие к ним.

Поэтому уже способны заглянуть в глаза людям на огромных фотографиях, которые показаны в финале на экране, и можем посочувствовать им – всем, каждому, прочувствовать ценность каждой, пусть и незаметной, жизни. И понять простую истину: это люди, их нельзя вытеснять из жизни.

И вот именно здесь открывается социальный пафос спектакля – за личными неудачами и злоключениями героев встает тень тех, кто создает такие социальные условия.

Галина ГУБАНОВА,

кандидат искусствоведения, доцент,

руководитель направления «Телевидение» МГУДТ,

член АИС (Ассоциация искусствоведов, Москва, Россия)