Михаил Шемякин: «Если у нации отсутствует культура, её существование бессмысленно»

Михаил Шемякин - один из самых интересных и чрезвычайно плодотворно работающих современных русских художников. Он известен во всём мире. С тех пор как в 1971 году его выдворили из СССР, насильно оторвав от родины и любимого Петербурга, творческая жизнь и самореализация Шемякина не только не ослабли, но как будто постоянно набирали мощь и ускорение. Сегодня 66-летний живописец, скульптор, архитектор, педагог и меценат живёт и работает одновременно в трёх странах – США, Франции и России. Но и другим государствам и континентам от его художественных щедрот нередко достаются лакомые куски. Последний подарок Литве выпал в самом конце прошедшего театрального сезона, когда в Национальном театре оперы и балета состоялась великолепная премьера балета «Коппелия», декорации, костюмы и либретто которого создал Михаил Шемякин.

А вот большая выставка живописных работ мастера, организованная Русским культурным центром Литвы и вильнюсской галереей «Vartai» («Ворота»), с огромным успехом прошла довольно давно - в апреле-мае 1997 г. Тогда же эта коллекция была показана в соседних Латвии и Эстонии. С этого памятного события корреспондент «Обзора» и начал разговор с Михаилом ШЕМЯКИНЫМ.

Большой «русский поход»

- В мире по-прежнему ежегодно проходит немало Ваших выставок?

• Не стоит преувеличивать мою выставочную деятельность. Таких показов мало, так как я давно не работаю с галереями - ушёл из галерейного дела, как говорится. 25 лет проработал на контрактах, и это оказалось для меня тяжёлым, угнетающим психику и творчество занятием. Каким бы ни был галерейщик – хорошим или не слишком – давление на художника он всегда пытается оказать. Я просто устал от борьбы за свою творческую независимость и давно не работаю ни с одной из галерей.

- Но выставки-то по миру проходят?

• Возможно. Но я даже не всегда о них знаю. Недавно у меня закончился большой «русский поход» – прошло несколько серьёзных выставок в музеях России: Новосибирске, Красноярске, Краснодаре, Нальчике, Ханты-Мансийске и ещё нескольких городах. Но когда я приехал на свою выставку в Государственном музее Красноярска, ко мне с объятиями подбежал симпатичный мужчина, оказавшийся главой местного отделения Союза художников. Он с радостью сообщил, что именно у них, в залах Союза художников, когда-то проходила первая моя персональная выставка в Красноярске. И даже показал досье, где я с ужасом обнаружил, что на той самой «моей персональной выставке», о которой я не подозревал, не было ни одной моей работы – одни фальшивки. Я поинтересовался: откуда же взялись эти работы? В ответ назвали имя коллекционера, и нам удалось с ним пообщаться. Он был просто счастлив, что, наконец, лично со мной познакомился. А на мой вопрос, где он достал более 30 моих работ, он с радостью ответил, что купил их у Феликса Комарова. Был в Нью-Йорке такой создатель ювелирной фирмы, работавший и со мной, и с Эрнстом Неизвестным, и с Юрием Купером, с другими художниками – по нашим эскизам и под нашим контролем там делались ювелирные украшения. Но, в конце концов, из-за плохой репутации Комарова мы с ним расстались. И сегодня уже начато расследование по поводу обнаруженных мною в Красноярске фальшивок, которое ведётся под руководством генерального прокурора России Юрия Чайки.

Фальшивки «а ля Шемякин» возникают постоянно: то скульптуры во Франции, то графика, то подделки под мои работы русского периода. Я как раз сейчас готовлю книжку «Фальшивый и нефальшивый Шемякин» - десятилетиями собираю работы или фотографии работ, которые приходится снимать с аукционов, и показываю, что и откуда брали нанятые художники, в чём разница между фальшивками и моими подлинными работами.

- Извините, оказывается, я неожиданно попала в болевую точку.

• Да, с выставками всё сложно. Они были запрограммированы в 22 российских музеях, но, как только разразился кризис, безусловно, все стали разводить руками и говорить о том, что денег на проведение дальнейших экспозиций нет. Хотя дело упиралось подчас в какие-нибудь 10-15 тысяч долларов – просто чтобы оплатить перевозку. На этом фоне я очень благодарен Дмитрию Шатохину - председателю совета директоров ЗАО «Сибирский антрацит», который, будучи влюб­лён в мои работы, спонсировал большое количество выставок и издание великолепного каталога. От государства - никогда никакой помощи и поддержки, а благодаря этому молодому парню, любящему искусство, мои работы, причём уж несомненно – подлинники, смогли увидеть тысячи людей.

Сфинкс по имени Россия

- Государство не помогло, но хотя бы не мешало, как много лет назад, когда Вас просто выдавили из родной страны. Вообще как, на ваш взгляд, сегодня складываются отношения художника и Российского государства?

• Государству сегодня глубоко безразлично, чем занимается интеллигенция - лишь бы она не трогала определённые имена и определённые структуры. А чем занимаются художники или литераторы, матерится ли на страницах своих книг на каждом шагу Владимир Сорокин, пишет ли он похабщину или нет, государство совершенно не интересует. Раньше власть имущие были гораздо прозорливее нынешних кремлёвских деятелей, поскольку прекрасно понимали, что лицом России является её культура. Как и лицом любой другой страны. Они забыли знаменитое высказывание академика Лихачёва, который неоднократно, понимая, что творится с российским искусством и культурой, говорил и писал, и это стало лозунгом моего бытия: «Если у нации отсутствует культура, её существование бессмысленно». Развесить бы этот лозунг в кремлёвских кабинетах - глядишь, спустя годы до чиновников вдруг что-то бы и дошло.

- Вы были лично знакомы с Дмитрием Сергеевичем?

• Конечно. У него есть целый блок статей о моём творчестве, моих памятниках – прекрасный, глубочайший анализ. И то, что мой памятник Петру I стоит в Петропавловской крепости, в первую очередь - его заслуга. Дмитрий Сергеевич очень насмешил меня в Нью-Йорке, увидев эту работу и сказав, что она должна быть установлена в Петербурге. Мы пили с ним чай у меня в мастерской, он попросил снять тряпку на незавершённой работе - она была ещё в пластилине – и, увидев этот сложный, неоднозначный образ, сразу же заявил, что его место – в Петербурге. Я рассмеялся в ответ на эту реплику и, как оказалось, глубоко обидел этим академика. Но ведь Советский Союз ещё был цел, и кто такой я - изгнанный из него навсегда? Да и Пётр I – тоже «далеко посланный» в советские годы. К тому же памятник был выполнен явно не в манере социалистического реализма… Академик, как сейчас помню, надулся за столом и сказал: «Вы мало в меня верите, Миша». А через два года выяснилось, какая борьба шла за эту идею на уровне ЦК КПСС, как, помимо Дмитрия Сергеевича, в этом принимал активное участие тогдашний посол России во Франции (а до того – в Вашингтоне, где мы с ним познакомились) Юрий Дубинин – великолепный дипломат, замечательный, интеллигентный человек, другие люди. И вообще, сколько пришлось преодолеть, чтобы Пётр I, наконец, двинулся в нужном направлении - из Вашингтона в Петербург.

- А когда появились Ваши петербургские сфинксы?

• В 1995 году. Это был заказ Анатолия Собчака, с которым мы дружили.

- Почему именно сфинксы?

• Потому что Россия – сфинкс, так многие писали. Я хотел показать трагедию, которая происходила после 1917 года, когда отец шёл на отца, сын – на отца, брат - на брата. Загадка и трагедия России отображалась в виде сфинкса, чьё лицо состояло из двух частей: наполовину женского образа, наполовину – образа смерти, и если вы знакомы с мифологией, то знаете, скольких людей погубил сфинкс, тех людей, что не могли разгадать его загадку.

- То есть Вы, безусловно, приняли идею, что Россия – сфинкс?

• Да, принял.

- И она по сей день им остаётся?

• Так уж рождена… Я родился в центре Москвы, подрастал в Кёнигс­берге, потом в самой Германии, тем не менее, связи с Россией никогда не порывал. И сейчас ей служу и служить буду. Но понять, что там может произойти в самое ближайшее время, невозможно. Предсказать можно лишь одно: хорошего всегда мало, его нужно ждать.

Куршевель и культурный код нации

- Раз уж разговор зашёл на эту тему… Мы, живущие вне России, носители русского языка, русского культурно-генетического кода…

• Это уж безусловно…

- … Как, по-Вашему, с Вашим ранним детским и уже многолетним сознательным взрослым «заграничным» опытом, что именно следовало бы передавать из поколения в поколение из обширного русского наследия?

• Прежде всего нужно собрать то, что было создано, и попытаться показать другим странам, Америке, что из себя представляла подлинная русская культура. В том числе в советские годы. Ведь, несмотря на то, что господствовал соцреализм, преследовались художники-нон-конформисты, тем не менее, существовала, например, традиция великолепной русской книжной графики. Перечислять имена можно очень долго, на ум сразу приходят блистательные мастера: гениальный акварелист и иллюстратор Фонвизин, мой учитель Кибрик, Лебедев, Кравченко, Фаворский, Митрохин, изумительный иллюстратор детской литературы Конашевич, тот же Илья Кабаков – ныне яростный концептуалист, а в своё время – блестящий книжный график, продолживший линию Конашевича. Когда Конашевич умер, Илье поручили завершить начатую им работу, и он с блеском справился с этой сложной задачей. К сожалению, Запад в достаточной степени не знает и российского искусства XVIII века, наших великолепных портретистов: Рокотова, Боровиковского, Левицкого, Аргунова, Вишнякова, крепостную школу мастеров портретной живописи. Не знают потому, что российское Министерство культуры – совершенно беспомощное учреждение и к тому же жалкое в силу своего нищенского бюджета, ведь даже если деньги на культуру отпускаются, они куда-то таинственно исчезают…

- Какая знакомая ситуация – в Литве происходит примерно то же самое…

• Но масштабы иные, согласитесь. Поэтому я делаю то, что в моих силах. Например, в скором времени попытаюсь сделать в Русском музее Петербурга большую выставку Шарунаса Сауки. Это, в конце концов, не моё дело – устраивать выставки Сауки, это проблема Министерства культуры Литвы. Оно ведь давным-давно понимает, что рядом с Вильнюсом живёт грандиозный мастер, которого сегодня должны знать во всём мире. Но о творчестве которого, как я понимаю, усилиями энтузиастов выпущена лишь одна книга, деньги на которую выделил замечательный коллекционер Эдмундас Армошка…

То же самое происходит и в России. Если бы не феноменальный энтузиазм россиян и их умение выживать в любых условиях, наверное, не было бы этого потока интереснейших книг и экспозиций на территории самой России. Тем, как представить Россию на суд всего мира, должно заниматься министерство культуры или такие люди, как я, почти всю свою жизнь живущие на Западе и понимающие, что и как можно сделать, где нужно делать выставки, как их преподнести. Я не против того, что бегает на верёвочке и кусает всех за ноги художник Кулик. Должны быть и такие кулики, и другие шариковы всех мастей – лохматые, лысые. Но давайте подумаем и о том, как должен быть представлен Западу и профессор Преображенский – тоже неотъемлемая часть русской культуры. Очень многое в этой сфере серьёзно делалось и делается без поддержки государства, и всё-таки настоящей картины того, что происходит в искусстве России, это не создаёт, о нём мало кто знает. Конечно, это вина министерства культуры, а в первую очередь – вина правительства, которое отпускает немереные средства на спорт, игнорируя при этом культуру. По-моему, в мире осталось только две страны – одна из африканских республик, где люди ещё не сменили набедренные повязки на штаны, и Россия - где всё ещё нет закона о меценатстве. Потому что господин Путин – против. Однажды на заседании рекомендательного совета деятелей искусств при президенте – я был там в этот момент - он сказал, что «это будет ещё одна лазейка для воровства». Да если бы из этих 100% меценатских денег хоть 30% шло на культуру и искусство, они бы просто расцветали! Это было во время первого президентского срока Путина. Мы тогда с ним ещё беседовали, встречались, он много чего мне обещал. Не знаю, известно ли ему об этом, но эти обещания не исполнились, и сейчас у меня возникло очень много проблем именно потому, что, поверив ему, я забросил многие свои американские и западные дела для того, чтобы помогать искусству в России, улучшению её имиджа.

- С удивлением узнала из одной публикации, что Вы даже российский цирк лилипутов привозили на карнавал в Венецию.

• Да, тогда меня пригласили поднять там российскую марку. До этого россияне дважды там с треском провалились – с чёрной икрой, с казаками…

- Стало быть, для русского показа на венецианском карнавале сочли необходимым государственное участие?

• Ну да, ведь Россия, как публично оглашают, «восстанавливает репутацию», «работает над имиджем» страны – не всё же ей куршевелями славиться. Но Куршевель – лишь деталь. Тем, как ведут себя «новые русские», они вызывают тихую ненависть не только у себя дома, но и везде, где поселяются, купив себе роскошные виллы и поместья на «честно заработанные» деньги. Поэтому в разных странах мира мы с женой Сарой стараемся на публике меньше говорить по-русски, чтобы не сразу возникали разговоры: мол, знаете, что у нас недавно сделала русская мафия, чем занимаются русские олигархи и т.п. Противно! Русские ассоциируются сегодня только с деньгами Абрамовича и других олигархов, с Куршевелем, полной невоспитанностью и хамским поведением, неумением вести себя в обществе, с безумной тратой явно шальных денег, потому что честно заработанное люди всё-таки берегут, а не разбрасывают. Это, конечно, отталкивает. Но на виду и на слуху у мира, к сожалению, сегодня именно это. А ещё – возвращение к идеалам Сталина, что тоже мало кому понравится. Ещё лет пятнадцать - двадцать назад, если разговор заходил о России, в воздухе витали имена Ростроповича, Солженицына, Чайковского, Дягилева, русских балетов. А сегодня: какие Дягилевы? какие русские балеты?.. Поэтому над улучшением имиджа России сегодня пытаются «работать». На эти цели у государства берутся бешеные деньги, какие-то секретные группировки их секретно распределяют на сборищах типа памятного «Союза меча и орала»: мол, спасёмте Россию и её имидж. А чем они на самом деле занимаются и как этот самый имидж просветляется, очищается и умывается, увы, не видно.

Навстречу метаморфозам

- Что сбылось и воплотилось из Вашей давней идеи развития художественно-образовательных центров на основе Вашего опыта и материалов по истории искусства, собираемых долгие годы?

• У меня накоплен колоссальный изобразительный фонд - более двух миллионов единиц. Совсем недавно на его основе мы открыли в Петербурге, на территории моего Фонда (Фонд Михаила Шемякина на Садовой улице. – Т.Я.), выставку «Образ смерти в искусстве». До этого там же проходила выставка «Шар в искусстве». О Фонде стоит сказать особо. Уже семь лет он занимается научными экспозициями, философскими «круглыми столами», музыкальной концертной деятельностью – мы представляем слушателям редких, как правило, авангардных композиторов Венгрии, Польши и своих, россиян, конечно, которые пишут изумительные вещи. Руководит этим проектом профессор Сергей Осколков, и помогает ему один из замечательных композиторов старшего поколения – Сергей Михайлович Слонимский, с которым мы сотрудничали ещё в те далёкие годы, когда в СССР меня травили за мою живопись, а его – за его музыкальные опусы. Так что этот Фонд ведёт большую работу. Но сегодня основная трагедия молодых художников – в отсутствии профессионального образования. Я не говорю о графике, рисунке, скульптуре и живописи – это худо-бедно ещё держится на уровне, хотя и дышит на ладан, потому что умирают старые профессора, подлинные мастера и наследники русской академической школы

XVIII-XIX веков – одной из сильнейших и нужнейших в мире. Уже ушли Аникушин, Моисеенко, Кербель… Новые наставники молодых, увы, не столь сильны и не столь образованны.

- И Вам с Вашим опытом и вашими коллекциями не удаётся встроиться в эту нишу?

• По мере сил я всё же пытаюсь этим заниматься. Недавно у меня во Франции закончили трёхмесячную стажировку аспиранты из Ханты-Мансийска. Чаще всего приезжают ребята, которых я называю «чистыми листами бумаги» - я сам их заранее отбираю.

- Кажется, намечалась программа Вашего сотрудничества и с Литовской академией художеств?

• Я заранее предупредил, что во время моей работы в Литовском театре оперы и балета готов встретиться с молодёжью, студентами Академии. Говорили о том, что есть интерес к моей преподавательской деятельности со стороны кафедры театральной живописи. Но пока ничего в реальности не произошло.

- А Ваша коллекция черепов, собираемая чуть ли не с детства, всё ещё пополняется?

• Часть её выставляется в экспозициях, посвящённых образу смерти в искусстве. Научный принцип у нас такой: мы объявляем тему и в течение трёх месяцев проводим конкурс, во время которого художники либо создают новые работы, либо достают из своих запасников старые, но на конкретную заданную тему. Часть экспозиции мы обычно отдаём авторской скульптуре, графике и живописи на заданную тему, в другой части размещаем привезённые из Франции или Америки материалы моего института и показываем, куда уходят корни и ветви этой темы в истории искусства: от доисторического периода до сегодняшнего дня. Таким образом, даже молодые художники, иногда выставляющиеся впервые, сразу попадают в поле зрения публики в одном ряду с известными мастерами.

- Какие другие фундаментальные темы Вы намерены показать таким образом?

• Я сделал 22 фильма на российском канале «Культура», и этот цикл ещё не завершён. Следующей темой станет «крик в искусстве», потом, возможно, «рука», т.е. темы, которые исследуются в моём Институте. А их уже свыше 500. И тропинки всё время разбегаются в стороны. Зона поиска уже максимально расширена, но, чувствую, может расширяться до бесконечности. Я, например, никогда даже представить себе не мог, что у меня появятся папки с исследованиями на тему «моча в искусстве» или «испражнения в искусстве». Сегодня, если заговорить о достижениях современного искусства, скажем, за обедом, вспыльчивый отец семейства может вам запросто надавать по физиономии, думая, что вы специально над всеми издеваетесь. Или вас как минимум попросят выйти из-за стола и покинуть помещение. Тем не менее, мы в нашем Институте дошли до этого. И я – ничуть не против, потому что эксперимент должен продолжаться, искусство должно принимать новые формы, пусть даже подчас уродливые - антиэстетически или антиэтические. Однако меру надо знать и понимать - что есть настоящий поиск, а что есть желание создать скандал и привлечь к себе внимание. Но остановить развитие искусства невозможно. Да и не нужно. Стоит лишь на минуту представить себе, что в XXI веке где-то в Амстердаме по-прежнему сидит потомок Питера Класа или какого-то другого голландского семейства и пишет те же самые картины, в той же самой технике, те же самые бутылки, фрукты или рыбу – красота необычайная, но от этого вам станет страшно. Вам покажется, что вы попали в дурной сон, верно?

- Или в предыдущее воплощение…

• Конечно, искусство сегодня переживает очень сложные метаморфозы. Именно - метаморфозы. Возникло слишком много новых течений: видеоарт; новые технологии и пластики; так называемое «обеднённое искусство» - работа с самыми непотребными и дешёвыми материалами; цифровая камера тоже активно врезалась в область творчества. Фотографы сегодня явно обогнали живописцев. Пожалуй, единственные, кто ещё в силах с ними соревноваться, это скульп­торы. И здесь происходит очень много интересного. Великолепны японская, корейская, китайская скульптурные школы. Китайцы прекрасно понимают, что именно искусство представляет собой нацию, её достижения. Поэтому сегодня они врываются на рынок, как локомотив: китайские художники и арт-дилеры участвуют во всех важнейших мировых аукционах, поднимают на них цены. И китайское правительство их поддерживает, прекрасно понимая, что они делают. Поэтому китайские художники сегодня во всём обогнали россиян. Там уже возникла плеяда новых классиков, работы которых стоят миллионы долларов. Все китайские мастера – великолепные техники, которые постоянно экспериментируют. Очень ловкие, необычайно талантливые люди с особыми мозгами и особыми способностями – нам ведь хорошо известно, сколько выдающихся открытий дала эта нация всему миру.

Искусство в зеркале антропологии

- Что же остаётся делать русским, особенно – живущим вне России? Какой культурный потенциал наращивать, развивать, передавать новым поколениям?

• Надо создавать выставочные помещения, подобные тем, какие я создал в Америке, под Нью-Йорком, в городке Клавераке. Мы ежегодно делаем там интереснейшие тематические выставки. Недавно с большим шумом открыли экспозицию на тему «Башмак в искусстве», где обувь рассматривается не в плане развития дизайна – скажем, туфельки «от Диора» или других моднейших дизайнеров, а башмак как артефакт, то есть тот, что нельзя надеть на ногу. Это оказалось очень интересно с исторической точки зрения. Скажем, Сара раскопала такой интересный факт: в украинском городе Бердичеве есть старинное еврейское кладбище, где все надгробия выполнены не из плоских камней, как, скажем, на старом еврейском кладбище в Праге, а в виде двухметровых каменных колодок для башмаков.

- Может, это было основным ремесленным занятием тамошних жителей?

• Не только поэтому, а потому, что башмак играет большую роль в философии евреев и арабов. У арабов считается высшим оскорблением снять с ноги туфлю и запустить им в спину недруга. А у евреев для того, чтобы дом был благополучным, счастливым и полным достатка, та же снятая с ноги туфля бросается вслед молодожёнам. По ДНК арабы и евреи, как известно, братья, но они постоянно ссорятся и всё делают наоборот. Если у евреев полагается левую ногу обувать и зашнуровывать первой, то у арабов – ровно наоборот. Но иногда об этом забывали и те, и другие, путались. «Левша от ноги», естественно, всё начинал с левой, и т.п. Словом, нам удалось даже раздобыть фотографии этого Бердичевского некрополя. Действительно – сплошные башмачные колодки, на заднике которых запечатлены имена и даты жизни усопших. Всё большое кладбище заполнено огромными колодками - словно башмаками гулливеров - и напоминает предбанник мусульманской школы, перед входом в которую громадные дети сняли свои башмаки и умчались куда-то за горизонт. Ещё один интересный материал нам прислали прямо накануне выставки. Оказалось, абхазы носили туфлю – такой полусапог - на голове. Когда-то давным-давно, побывав в Византии, они прониклись такой симпатией и благоговением к её императору, что в знак почтения сделали копию его туфли и придумали из неё шляпу, то есть буквально носили на голове башмак императора – мол, мы под вашей стопой.

- Принимал ли участие в Вашем проекте замечательный музей обуви из Торонто? Там один только раздел Золушек-Синдерелл чего стоит: сюжет, где в выборе невесты самую существенную роль играет башмачок, оказывается, есть у многих народов мира с незапамятных времён.

• Мы знаем о существовании этого музея, но пока с ним напрямую не работали. И вообще на наших тематических выставках обычно экспонируется лишь малая часть собранной на эту тему коллекции – примерно с мизинец величиной. А связаться со всеми мы не успеваем, потому что я, в общем, всё делаю один. Люди меня часто спрашивают: когда же вы спите? Как правило, меньше пяти часов. Если бы нам была оказана помощь, если бы можно было расширить Институт, достроить мастерские, где могли бы заниматься молодые профессора…

«Позвоночные» против «беспозвоночных»

• Я зарабатываю деньги, выполняя то скульптурный заказ, то театральный. Но иногда складывается ощущение, что меня преследует кто-то недобрый. Только мы стали делать интересные проекты с замечательным губернатором Самары Константином Титовым (он заказал мне для своего города памятник Владимиру Высоцкому), только я получил заказ на создание «Короля Лира» в тамошнем театре, как звонком из Кремля этот губернатор был снят с должности – его место срочно понадобилось какому-то олигарху из приближённых нынешнего российского руководства. И все мои контракты в Самаре разом рухнули. Другой пример: по просьбе губернатора Ханты-Мансийского автономного округа Александра Филиппенко, который создал в этом городе колоссальную культурную зону, мы начали делать уникальный проект Международного центра кукольных искусств. Там предусматривалось несколько площадок для театра кукол, смешанного с латерна-магикой, с “Волшебным фонарём”, а ещё - музей кукольного искусства, творческие лаборатории. Мы выиграли конкурс «Золотое сечение» за самый интересный проект года, я даже получил часть денег на его реализацию. И вдруг этого губернатора тоже снимают звонком из центра. И опять всё обрывается на полуслове.

- У Вас «нехорошая рука», что ли?

• Да нет. Это ситуация в России нехорошая, раз губернатора можно снять и назначить одним звонком. А новые руководители слышать ничего не желают о проектах, начатых их предшественниками. Зато, как это происходит, например, сейчас в Самаре, они разваливают налаженные структуры, возникает тысяча проблем, закрываются предприятия, люди протестуют. При Титове не было ничего подобного. Он понимал, что нужно делать, и 16 лет восстанавливал эту беднейшую область России.

• В родном для Вас Кали­нин­граде - Кёнигсберге против деятельности губернатора Бооса, как известно, на улицах недавно протестовало рекордное количество жителей.

• Совершенно верно. Там у меня тоже были проблемы. Путин просил меня сделать проект памятника Гофману, который там родился, учился и жил до 24 лет, обещал лично помочь, поддержать. Я летал в Калининград, мы выбирали места, фотографировали, сидели вместе с губернатором Боосом. Полтонны бумаг было исписано, потеряно колоссальное количество времени на какие-то заседания со строительными компаниями, обсуждение вопроса о месте установки памятника, но всё было зря. Сделать памятник так и не удалось. Позорище полное. А между тем с моей стороны он уже готов: сорокафигурная композиция со множеством его персонажей, со Щелкунчиком. Это мог бы быть роскошный подарок и детям, и взрослым, подарок дружеским отношениям между Германией и Россией. Но ничего не происходит. За рубеж из России утекают миллиарды, но собрать мизерную на этом фоне сумму, чтобы просто покрыть расходы по изготовлению и отливке уже практически готового памятника, оказывается, невозможно.

«Я возвращаю дух гофманиады»

- Давайте вернёмся в Литовский театр оперы и балета. У «Коппелии» в Литве хорошая история: с неё 70 лет назад начинался национальный балет, который с самого рождения был связан с Петербургом, с солистами и воспитанниками Императорского Мариинского театра. Как Вам кажется, своей работой Вы продолжаете здесь русскую балетную традицию и петербургскую театральную школу?

• Вообще-то я не занимаюсь балетом. Я – не театральный художник. Если хотите говорить о балете, лучше говорите с госпожой де Кэй, моей супругой, которая была балериной, училась, танцевала, она знаток всего и вся. А я просто люблю балет, он мне нравится. Но говорить о том, что я переношу традицию… Я ничего не переношу.

- Я имела в виду русскую театрально-декорационную традицию.

• Это есть, безусловно.

- Хорошо ли она сочетается с литовским театром? Совпадают ли, условно говоря, эстетические пазы, художественный язык?

• Конечно. Здесь всё понимают, воспринимают, и я очень рад, что работаю именно в этом театре. Гофман здесь должен, наконец, облечься в гофманские формы. Я возвращаю этому спектаклю дух гофманиады, дух самого Гофмана. Тем более, что это очень сложная фантастическая новелла, которая не имеет ничего общего с либретто, написанным когда-то Лео Делибом вкупе с другим соавтором. Поэтому мною было написано новое либретто, создана новая концепция, как это было в случае и с петербургскими постановками «Щелкунчика» и «Волшебного ореха». Кроме них, я сделал в Петербурге ещё три полнометражных балета: «Весну священную», «Кроткую» и «Метафизический балет».

- Вы довольны качеством литовской балетной труппы, творческим состоянием театральных цехов?

• Труппа прониклась большим интересом к спектаклю, они просто энтузиасты. Прекрасны наши костюмерши и швеи под руководством моего ассистента по костюмам Марты Восилюте, которая очень много сделала, чтобы улучшить этот спектакль. Великолепный осветитель Лев Клейн работал день и ночь. Милейшие, интеллигентные люди. Поэтому, надеюсь, эта версия «Коппелии» должна заинтриговать зрителя. И танцовщики мне нравятся – очень интересная, сильная труппа, с которой полгода работал над этим балетом один из самых перспективных российских хореографов Кирилл Симонов.

• Тут самое время напомнить читателям, что первой работой солиста балета Мариинского театра Кирилла Симонова уже в качестве хореографа стал поставленный им в 2001 году вместе с Вами гофмановский «Щелкунчик». Этим спектаклем молодой балетмейстер блестяще защитил диплом в Петербургской академии русского балета.

- 9 лет прошло со дня премьеры, а спектакль до сих пор идёт с аншлагами. Недавно прочитал в «Известиях», что впервые в истории Мариинки «Щелкунчик» по кассовым сборам обошёл «Лебединое озеро». Для меня это большая честь.

• Стало быть, ваш творческий союз с Кириллом Симоновым ещё до Вильнюса был надёжно испытан. Каково же было изумление публики, когда выяснилось, что на сей раз ему удалось создать удивительную хореографию - в стиле Ваших пластичных, словно тоже танцующих декораций. Этот необыкновенный рифмованный зрительный образ просто завораживает. Поэтому примите наши самые искренние поздравления с большим успехом на вильнюсской сцене!

- Благодарю.