Создатель физической школы

За свою жизнь он написал несколько книг и большую энциклопедию, выпущенную в 30 томах. Кроме того, открыл школу, из которой выпускались великие ученые. А. Ф. Иоффе в свое время стал «отцом советской физики».

Иоффе Абрам Фёдорович (наст. имя Аврум Файвиш-Израилевич) – русский физик, родился 17 (29) октября 1880 года в уездном городке Ромны в семье купца второй гильдии Файвиша (Фёдора Васильевича) Иоффе и домохозяйки Рашели Абрамовны Вайнштейн. Он был старшим из пяти детей в семье. Семья у него была дружная и веселая.

Физикой он заинтересовался ещё в годы учения в Ромненском реальном училище. В поисках ответа на мучившие его вопросы о природе света и запаха, он, окончив училище, прибыл в 1897 году в Петербург в надежде научиться искусству физического эксперимента. Трехпроцентная норма и отсутствие классического гимназического образования закрывали ему дорогу в Петербургский университет, поэтому он остановил свой выбор на лучшей по тому времени технической школе – Петербургском технологическом институте.

Увлекшись исследованием природы запаха, Иоффе стал посещать школу физиологов, которой руководил П. Ф. Лесгафт, однако скоро его попросили не занимать в школе место, которое явно могло понадобиться кому-то больше, чем студенту технологического института.

Уровень обучения интересующим его предметам был разочаровывающе низок, и по совету своего профессора физики Н.А.Гезехуса Иоффе отправился в 1902 году в Мюнхен, снабженный его рекомендацией. В кармане у молодого инженера имелась сумма денег, которой должно было хватить на полугодовую стажировку.

Иоффе работал в качестве студента-практиканта, а затем докторанта в лаборатории в Мюнхене у В. Рентгена. В это же время в Мюнхене работали физики Эрнст Вагнер, Рудольф Ладенбург, Арнольд Зоммерфельд, Петер Дебай, Макс фон Лауэ и другие. После первых совместных экспериментов с магнитными свойствами радия профессор признал профессиональную состоятельность юноши. К этому времени собственные средства у Иоффе закончились, и Рентген зачислил его своим ассистентом, открыв ему тем самым возможность для нормальной академической карьеры.

Иоффе определил элементарный электрический заряд ещё в 1911 году, но использовал не свою идею, а американского физика Милликена. Однако опубликовал свою работу только в 1913 году, так как хотел проверить некоторые нюансы. Так и получилось, что американский физик смог опубликовать результат раньше, и именно поэтому в эксперименте упоминается имя Милликена, а не Иоффе.

Иоффе провел в лаборатории Рентгена четыре года, да и в последующие времена он неоднократно приезжал в Мюнхен к своему учителю. История их совместной деятельности весьма драматична. Открытием нового вида излучения Рентген задал себе высочайший стандарт, и найти новую тему, достойную исследования, ему было не так-то просто, особенно если учесть его «классическое» мировоззрение – у себя в лаборатории он установил запрет на употребление понятия «электрон», считая его пустой выдумкой, мешающей понять истинную суть электромагнетизма.

Иоффе с разрешения своего руководителя занялся исследованием влияния различных излучений, включая рентгеновское, на электропроводность диэлектриков. Каждый раз, когда таковое влияние обнаруживалось, приходилось преодолевать скептическую реакцию руководителя. Но в конце концов выкристаллизовалась тема для совместного исследования – фотоэффект в кварце, подвергнутом рентгеновскому облучению.

В течение почти 20 лет до самой смерти эта проблема оставалась единственной научной работой Рентгена. Параллельно Иоффе выполнил цикл исследований по природе пьезоэлектрического эффекта в том же кварце, за который в 1905 году ему была присуждена докторская степень с высшим отличием «Summa cum laude». Заключительная речь декана была произнесена на латыни, которой выпускник Ромненского реального училища, конечно, не знал. По окончании речи он пожал Иоффе руку, из чего тот заключил, что научная степень им получена.

Только вернувшись в лабораторию, он узнал от учителя о том, что ему присуждена высшая степень из четырех возможных. Молодой человек понятия не имел об этой градации. Рентген долго не мог поверить, что Иоффе не потрудился осведомиться о порядке присуждения степени. «Вы действительно нелепый человек», – вспоминал он позднее.

Защитив докторскую диссертацию, Иоффе отказывается от предложения Рентгена работать у него в Мюнхенском университете в должности профессора и возвращается в Россию. Отъезд Иоффе очень обидел Рентгена, который к этому времени добился постоянного места для русского учёного в штате своей лаборатории и уже выдвинул его на должность профессора. Но Иоффе не захотел оставаться в Германии. Отношения с Рентгеном ему позже удалось восстановить.

До начала первой мировой войны, Иоффе имел возможность регулярно (дважды в год) наезжать в Мюнхен для продолжения опытов по фотоэффекту в облученных кристаллах. За это время накопилось 17 лабораторных тетрадей и 300 страниц текста, но Рентген всё никак не мог найти оптимальный способ изложения полученных результатов. Ему хотелось систематически описать наблюдаемые факты, не привлекая никаких «гипотетических» объяснений.

В конце концов, он опубликовал статью размером в 200 страниц уже после войны, в 1920 году, упомянув в ней, что часть результатов получена вместе с А.Ф.Иоффе. «Вряд ли у кого-нибудь хватило терпения её прочесть, но зато она ярко иллюстрирует, чтo Рентген понимал под изложением фактов». А все прочие результаты шестнадцатилетних трудов Иоффе опубликовал только в 1923 году в виде краткой сводки, каждое слово в которой было обсуждено с учителем. Записи и рабочие тетради, содержавшие все результаты совместной работы хранились у Рентгена в большом конверте с надписью «В случае моей смерти сжечь». Он говорил Абраму Федоровичу: – «Понятно, что я не мог во время войны с Россией печатать труд совместно с русским». После смерти Рентгена в 1923 году этот конверт вместе со всеми хранившимися в нем материалами был сожжен душеприказчиками первого нобелевского лауреата.

В 1908 году Иоффе был избран доцентом Горного института. Одновременно он читал лекции на курсах П. Ф. Лесгафта. В 1913 году он выполнил цикл работ по измерению заряда электрона при внешнем фотоэффекте и доказал статистический характер элементарного фотоэффекта. В том же году Иоффе стал профессором Петроградского (позже Ленинградского) Политехнического института, в котором проработал тридцать пять лет.

Несомненное влияние на научное формирование Иоффе оказала его близкая дружба с голландским физиком Эренфестом. Научные работы Эренфеста всегда касались главных проблем новой физики – статистической механики, квантовой природы света и тому подобного. Эренфест при этом владел редким даром убеждения. Некоторое время прожив в Петербурге (он был женат на русской), Эренфест организовал физический семинар, который очень много дал всем его участникам. На семинар Эренфеста приходили сотрудники и студенты Политехнического института и Петербургского университета. Эренфест умел самые сложные проблемы объяснять не только понятно, но и с юмором.

После отъезда Эренфеста за границу, начинает работать ставший знаменитым семинар Иоффе, сыгравший большую роль в создании физической школы. Один из участников семинара — Я. Г. Дорфман впоследствии вспоминал, что после каждого доклада Иоффе сжато резюмировал его содержание, причём делал это совершенно изумительно. Он обладал исключительным даром мгновенно вскрыть и просуммировать суть любого доклада независимо от того, насколько он был сложен или удачно изложен. Эту способность Абрам Федорович сохранил до последних дней своей жизни. Прорезюмировав доклад, он обычно сосредоточивал внимание участников на недостатках излагаемой статьи, на нерешенных проблемах, и тогда начиналось обсуждение возможных путей решения этих вопросов. В обсуждении принимали участие на равных правах все участники семинара. Иоффе никогда не оказывал давления, никогда не пользовался своим авторитетом, он терпеливо выслушивал любые возражения и замечания. На семинаре всегда царила дружеская, благожелательная, вдумчивая обстановка, в нём формировался научный творческий коллектив, вдохновителем и душою которого был А. Ф. Иоффе.

Иоффе создал первую школу советских физиков. Многие её выходцы известны не только как замечательные ученые, но и как выдающиеся деятели: трижды Герой Социалистического Труда академик И. В. Курчатов, трижды Герой Социалистического Труда, президент АН СССР академик А. П. Александров, Герой Социалистического Труда, лауреат Нобелевской премии, директор Института физических проблем, академик П. Л. Капица, Герой Социалистического Труда, лауреат Нобелевской премии, директор Института химической физики, академик Н. Н. Семенов и многие другие. Все они считали себя учениками Иоффе.

«Мне посчастливилось уже на втором курсе встретиться с профессором А. Иоффе, и он увлек меня своей эрудицией в новой физике, фейерверком своих идей, стремлением проникнуть в самую глубь механизма явлений природы», — писал впоследствии академик Н. Н. Семенов. Именно лекции Абрама Федоровича отчетливо показали будущему ученому, лауреату Нобелевской премии, какой упорный труд, знание и вдохновение требуются для раскрытия новых принципов строения вещества.

Собственной научной деятельностью Иоффе показал, что классификация наук не означает их изоляции. Методы исследования одной науки можно и должно использовать в другой.

В истории физики известно немало хороших физических школ: школы Кундта, Рентгена, Бора, Резерфорда, Лебедева и другие. Однако ленинградская научная школа наиболее мощная по составу и количеству.

В 1916г. Иоффе экспериментально доказал существование полной проводимости в кристаллах, объяснил реальную прочность кристаллов, выяснил влияние примесей на электропроводность диэлектриков.

С 1916 г. Иоффе – профессор. В 1918 году он был избран членом-корреспондентом Академии наук СССР. Тогда же по его инициативе был создан специальный физико-технический отдел в Рентгенологическом и радиологическом институте, реорганизованный позже в Ленинградский физико-технический институт. В 1919 году Иоффе создал физико-механический факультет в Петроградском политехническом институте. В последующие годы на базе этих центров была создана разветвленная сеть научно-исследовательских институтов физического профиля – в Харькове, в Днепропетровске, в Свердловске, в Томске.

В 1920 году Иоффе избрали действительным членом Академии наук СССР. Время было трудное. Профессор Б. Н. Меншуткин вспоминал: «…выдавали населению хлеба по 50 г в день… часто совершенно несъедобного; эта порция иногда заменялась 100 г натурального овса. Обед в столовой состоял обыкновенно из травяного супа, недостаточно долго проваренного, и маленькой ржавой селедки. К этому присоединился с наступлением холодов дровяной кризис, и, подобно предыдущей, зима 1918/1919 г. застала институт (речь идет, о новом, только что созданном Иоффе Физико-техническом институте) без всякого запаса топлива; здание института совершенно не отапливалось. Сносно было только в профессорском доме, в жилых флигелях химического павильона и в немногих деревянных домах, снабженных печным отоплением. Отсутствием дров и было вызвано распоряжение Совета производить занятия со студентами до 15 ноября. В эту и будущую зиму те обширные сосновые леса, которые окружали наш институт, были все вырублены на топливо; название местности Сосновка осталось как воспоминание о былом».

С 1926 по 1929 год Иоффе исполнял обязанности вице-президента Академии наук СССР. С 1930 года он редактировал «Журнал прикладной физики» и физическую часть «Журнала Русского физико-химического общества», а позже – «Журнал экспериментальной и теоретической физики» и «Журнал технической физики».

В 1931 году Иоффе впервые обратил внимание на необходимость изучения полупроводников как новых материалов для электроники и предпринял их всестороннее исследование. Он разработал методы очистки кристаллов. Способствовал созданию полупроводниковых материалов, разработал теорию термоэлектрических холодильников.

Иоффе никогда ни на кого не кричал, не наказывал сотрудников, не любил выговоры в приказе. Если кто-нибудь был уж очень виноват, он вызывал его к себе в кабинет и говорил, не повышая голоса: «Я не верю, что вы это сделали... Нет, вы не могли так поступить». Такие слова действовали сильнее разносов. Больше всего Иоффе сердило небрежное отношение к аппаратуре. Он очень возмущался, если кто-нибудь по халатности пережигал прибор. Иоффе любовно относился ко всякому физическому оборудованию. У него в шкафу стояли новенькие приборы, всегда в отличном состоянии.

Наиболее характерными особенностями научного метода Иоффе была ясность формулировки предстоящего эксперимента, точность и простота замысла, умение подойти к любому эксперименту инженерно, и, наконец, умение по-своему взглянуть на изучаемое физическое явление, часто совсем не так, как смотрели предшественники.

Иоффе оставил после себя классические работы в области физики твердого тела, электрических свойств диэлектриков. Особенно значительный вклад был сделан им в физику и технику полупроводников. Вряд ли кто-то может представить современную технику и науку без полупроводников, этих веществ, проводимость которых слишком мала, чтобы считать их металлами, и слишком велика, чтобы считать их диэлектриками. А ведь в начале тридцатых годов, когда Иоффе взялся за изучение полупроводников, многие физики отнеслись к теме весьма скептически. Несмотря на то, что большая часть таблицы Менделеева была заполнена веществами подобного класса, полупроводники в то время считались вполне бесперспективным материалом, – они были, так сказать, слишком академической темой, как позже физика ядра.

Тщательно исследовав ряд полупроводников, Иоффе обнаружил, что на их электрические свойства сильно влияют примеси, которые в самом широком диапазоне меняют проводимость и знак носителей тока. Это позволило учёному сформулировать идею о природе полупроводниковых свойств и открыло путь к созданию новейших полупроводниковых материалов.

Иоффе первый осознал перспективность ядерной физики. Он настоял, чтобы в план работы Физико-технического института были включены исследования по этой теме. Его не смутило то, что сам Резерфорд, основоположник ядерной физики, считал в то время атомное ядро не источником энергии, а скорее могилой для неё.

«В 1936 году в Москве состоялось общее собрание Академии наук, посвященное обсуждению научной деятельности ЛФТИ, возглавляемого Абрамом Федоровичем Иоффе, – вспоминал позже академик Кикоин. – На этом собрании Абрам Федорович сделал соответствующий доклад. Физики, участвовавшие в обсуждении доклада, подвергли резкой критике деятельность института и самого Абрама Федоровича Иоффе. Я думаю, что Абрам Федорович был очень огорчён необъективностью выступавших, среди которых были и его ученики. Все выступления звучали очень тенденциозно. Тем участникам собрания, которые могли выступить с объективной положительной оценкой деятельности института, слова не давали (в числе таковых оказался и автор этих строк).

Время показало, насколько несправедливой была эта критика. В частности, Абрама Федоровича критиковали за то, что он развил в институте исследования по ядерной физике, которые, по утверждению выступавших, не сулили даже в далеком будущем практических применений. По тем же соображениям критиковали его и за развитие работ в области физики полупроводников. Теперь всем ясно, насколько ошибались критики Абрама Федоровича, насколько смехотворна была их аргументация. Нынешнее поколение должно воздать должное научной прозорливости Абрама Федоровича Иоффе, которая позволила ему своевременно сформулировать и поставить такие актуальные проблемы, как физика атомного ядра и физика полупроводников – основы научно-технической революции».

Знаменитый Ленинградский физтех, носящий сегодня имя академика Иоффе, называли по-разному: и «Парнасом новой физики», и «Могучей кучкой», и даже «Детсадом папы Иоффе». Академик И. К. Кикоин вспоминает:

«Это, действительно, был детский сад в том смысле, что основную силу, основную армию сотрудников института составляли студенты 1, 2, 3 курсов. Они и делали науку в Физико-техническом институте, а это значит, они делали науку — физику — и в стране. В этом проявилась замечательная особенность нашего общего учителя — академика Абрама Федоровича Иоффе. А ведь мы так и называли его у себя: „академик», именем и отчеством мы не называли. Его идея и заключалась в том, чтобы построить подобный детский сад. Сейчас уместно спросить: как эта идея оправдалась? Как и подобает нормальному саду, он должен был бы цвести, и он, действительно, расцвел... Очень приятно аромат этой физики ощущать.

Но сад должен и плодоносить. Этот физтеховский детский сад принёс свои плоды, и, я бы сказал, плоды неплохие. Например, советская атомная техника, атомная энергия — это есть плод того самого сада, который посадил и взрастил Абрам Федорович Иоффе. Так что это название сада, действительно, было вполне пророческим. Этот детский сад удовлетворял всем требованиям, которые могут быть предъявлены к цветущему и плодоносящему саду.

Свойственное молодости непочтение к авторитетам никак не преследовалось в Физико-техническом институте. Оно вызывало к жизни шутки и остроты, и сам директор — при всей общей любви и уважении к нему в коллективе — бывал иногда их мишенью. Он не обижался на это, так как умел ценить юмор. На институтских вечерах было немало остроумных шуток, сценок, кукольных представлений, над которыми он заразительно хохотал, хотя ему не раз доставалось от доморощенных остряков.

Конечно, не всегда дела в институте способствовали веселью. Жизнь есть мозаика успехов и неудач».

В 1933 г. под Ленинградом состоялась Первая всесоюзная конференция по физике атомного ядра. Оргкомитет конференции возглавил И. В. Курчатов. В ее работе приняли участие Ф. Жолио и Ф. Перрен из Франции, Л. X. Грей и П. Дирак представляли учёных Англии, а Ф. Россети — Италии. Из Чехословакии приехал Г. Бен, из Швейцарии — В. Вайскопф. Конференция обстоятельно обсудила принципиальные вопросы зарождавшейся тогда современной физики атомного ядра и космических лучей. На заключительном заседании академик А. Ф. Иоффе сказал: «В качестве основной проблемы на вторую пятилетку мы намечаем также проблему ядра атома. Методы, которыми пользуются физики для разрушения ядра атома, смогут уже в ближайшем будущем найти, себе применение в медицине и во многих других областях».

Большая работа была им проведена по организации ряда институтов, он поддерживал тесные научные контакты почти со всеми известными физиками того времени. В 1932 году организовал совместно с академиками В. И. Вернадским и Н. А. Максимовым Агрофизический институт Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук им. В. И. Ленина (Ленинград). В годы войны Иоффе участвовал в строительстве радиолокационных установок в Ленинграде. Во время эвакуации в Казани был председателем Военно-морской и Военно-инженерной комиссий. С 1942 по 1945 год он – вице-президент АН СССР, академик-секретарь Отделения физико-математических наук.

Абрам Федорович был женат два раза. Впервые у него появилась любимая женщина в 1910 году – это Кравцова Вера Андреевна. Она была первой женой физика. У них практически сразу родилась дочь Валентина, которая в итоге пошла по стопам отца и стала знаменитым доктором физико-математических наук, заведовала лабораторией в вузе химии силикатов. Вышла замуж за народного артиста, оперного певца С. И. Мигая. Иоффе не долго пробыл в браке с Верой, и в 1928 году женился второй раз на Ечеистовой Анне Васильевне. Она тоже была физиком и прекрасно понимала мужа, его работу, отношение к семье и друзьям. Именно поэтому пара прожила долгую, счастливую жизнь

В 1942 г. встал вопрос о возобновлении научных исследований в области ядерной физики. Г. Н. Флёров писал в Государственный комитет обороны: «Надо, не теряя времени, делать урановую бомбу». В это время ЦК партии и Советское правительство уже располагали информацией о том, что в Германии и США в условиях особой секретности ведутся срочные работы по созданию нового, сверхмощного оружия.

Курчатов прибыл в Казань с Чёрного моря, где в портах готовил корабли к схватке с врагом, приехал и слег — болезнь подкосила уставший организм. Приехавший через несколько дней из Москвы Иоффе пришёл к Курчатову и сразу заметил, как он сильно изменился. После паузы Иоффе сказал с намеком:

— А болеть-то вам никак нельзя!

Курчатов ответил непривычно тихим голосом:

— Как говорится, ничто человеческое...

— А вам придётся скоро сделать нечто необычное, — продолжал Иоффе.

Придвинувшись ближе к постели больного, Иоффе рассказал о вызове его и В. И. Вернадского к И. В. Сталину. Им пришлось отвечать на вопрос председателя ГКО о том, могут ли гитлеровцы изготовить урановую бомбу, высказать своё мнение по поводу прекращения на Западе открытых публикаций по урану. Выяснилось, что сигнал об этом в ЦК партии подал с фронта помощник Курчатова по ленинградским исследованиям, младший техник-лейтенант Георгий Николаевич Флёров.

Иоффе рассказал, что Сталин возмутился тем, что младший лейтенант на фронте смог почувствовать опасность для страны, а они, академики, нет.

Ни Иоффе, ни Вернадский не знали, какие именно работы велись по урану учеными Германии, США и Великобритании, но не отрицали вероятности таких исследований. На вопрос Сталина о возможных затратах на создание нового сверхоружия академики ответили, что эти затраты могут быть не меньше затрат на ведение второй такой же тяжелой войны. Кроме того в этом грандиозном деле много неопределенности.

Но они поняли, что, несмотря на столь неутешительные их ответы, готовится решение по урановой проблеме в СССР.

Иоффе замолчал.

— До войны, — сказал Курчатов, — я, отвечая на вопросы участников семинаров по ядерной физике, говорил, что создать атомную бомбу всё равно, что построить второй Волховстрой. Теперь думаю, эта задача окажется намного объёмнее.

Как вспоминает М. Г. Первухин, тогдашний нарком химической промышленности и заместитель председателя Совнаркома, в апреле 1942 г. в его кабинете раздался телефонный звонок:

— Говорит Молотов. Загляни, пожалуйста, ко мне.

— В котором часу?

— Лучше прямо сейчас. Очень важное дело.

В приемной гостя встретил помощник В. М. Молотова и предупредил:

— Ждёт. Просил никого не пускать во время разговора.

Усадив М. Г. Первухина в кресло, В. М. Молотов достал из сейфа пухлую папку. Развязав тесёмки, полистал лежавшие там бумаги, внимательно перечитал первую страницу. Потом подвинул всё это к своему собеседнику.

— Теперь ты хозяин документов. Храни пуще глаза. Ознакомиться с ними надо срочно. Это личное поручение товарища Сталина, которое он просил меня передать тебе. Ты инженер-электрик и разберёшься в этом скорее. В общем, ждём от тебя быстрого и толкового ответа. А главное — совета: что нам в связи с этим, — кивнул он на бумаги, — делать.

Вернувшись к себе, М. Г. Первухин несколько часов сидел над документами, знакомясь с их содержанием. Речь в них шла о вещах настолько серьёзных, что он сразу решил: «Конечно, всё это надо сначала — и немедленно! — показать учёным, но и без того ясно, что без внимания такие сведения оставить нельзя».

В папке были секретные данные о том, что зарубежные физики форсируют работы по созданию атомного оружия. Здесь же содержался подробный обзор этих работ. Из него следовало, что поиски учёных уже вышли за пределы лабораторий и что, правительства выделяют на развитие атомных программ огромные средства и материальные ресурсы, лучшие научные и инженерные силы.

Через день участники разговора встретились снова. М. Г. Первухин изложил свое мнение В. М. Молотову.

— Что же ты советуешь?

— Необходимо немедленно ознакомить со всеми материалами наших физиков. Пусть дадут точную сравнительную оценку сегодняшнего положения дел у нас и за рубежом, выскажут свои соображения.

— Ну что ж, давай так и сделаем. Кого ты думаешь пригласить?

— Вернадского, Иоффе, Капицу, Хлопина...

Академиков познакомили с тем, как идут урановые исследования за рубежом: все четверо были поражены размахом работ.

Учёные дали своё заключение, на основе которого был сделан вывод: несмотря на трудности в стране и неотложные военные проблемы, более первостепенной задачи, чем создание атомного оружия, нет.

В тяжёлом 1942 году Иоффе был удостоен Сталинской премии первой степени за исследования в области полупроводников, которые ещё совсем недавно считались не перспективными. Ничуть не меньше академик Иоффе гордился тем, что за год до организации Лаборатории проводников он получил специальную премию Президиума Академии наук СССР за разработку колхозного радиоприемника, сразу ушедшего в массовое производство.

В декабре 1950 г., во время кампании по «борьбе с космополитизмом», Иоффе был снят с поста директора и выведен из состава Учёного совета института. В 1952 году возглавил лабораторию полупроводников АН СССР. В 1954 на основе лаборатории организован Институт полупроводников АН СССР.

В 1955 г. он был удостоен звания Героя Социалистического Труда. Иоффе награждён тремя орденами Ленина, в 1961 году ему посмертно присуждена Ленинская премия.

За научные заслуги Иоффе был выбран действительным членом Гёттингенской Академии наук, почётным доктором прав Калифорнийского университета, почётным членом Академии наук и искусств в Бостоне (США), членом Международного комитета Сольвея (Бельгия), почётным доктором Сорбонны (Париж), почётным доктором Политехнического института в Гроце (Австрия), почётным доктором Бухарестского университета и Китайского физического общества, членом-корреспондентом Берлинской академии наук, членом Французского Физического общества, Индийской академии наук, Академии естественноисторических наук Леопольдина в Галле (ГДР), Итальянской академии наук, и многих других научных учреждений и обществ.

Умер А. Ф. Иоффе на своём рабочем месте в кабинете 14 октября 1960. Он совсем немного не дожил до круглой даты – 80 лет. Похоронили его в Санкт-Петербурге на участке Волковского кладбища «Литераторские мостки».

В честь А. Ф. Иоффе был назван кратер на Луне и Научно-исследовтельское судно «Академик Иоффе». В ноябре 1960 года имя А. Ф. Иоффе присвоено Физико-техническому институту АН СССР. В 1964 году в Санкт-Петербурге перед зданием ФТИ установлен памятник А. Ф. Иоффе. Такой же бюст установлен в Большом актовом зале ФТИ им. А. Ф. Иоффе. Именем А. Ф. Иоффе названа малая планета (5222). Имя А. Ф. Иоффе носит улица в Адлерсхофе (нем. Abram-Joffe Strae).

Однажды он сказал:

• …Научная деятельность… единственное, что переживает тебя и что на сотни и тысячи лет врезывается в историю человечества.

• Научная деятельность только тогда плодотворна, когда она составляет содержание жизни, её цель.

• Талант экспериментатора сказывается в умении выделить в чистом виде изучаемое явление, освободив его от побочных влияний.

• Задачу решает не тот, кто довольствуется частичным успехом, а тот учёный, который добивается полноценного результата.

• Творческий элемент заключается в том, чтобы найти другой, более совершенный путь к решению поставленной автором задачи или поставить, исходя из данных опытов, дальнейшую задачу, глубже раскрывающую вопрос, попытаться найти объяснение фактам, оставшимся непонятными автору или не замеченные им.

• На своём опыте я знаю, какую полноту счастья даёт настойчивый научный труд, разрешение загадок, которых ещё немало в окружающей нас природе. Какое удовлетворение доставляет сознание, что каждое новое знание открывает новые возможности улучшить жизнь человека, его быт и культуру. Вместе с тем расширяются наши горизонты - недаром сравнивают научное творчество с подъемом на высоту, но подъёму нет конца: только вечное стремление вперёд движет науку.

• Наука с её строгим анализом реальных фактов, настойчивыми поисками новых, более совершенных истин и решительной борьбой против осознанных ошибок и предрассудков должна пропитать всю нашу технику, культуру и быт.

Рассказывают, что…

• История науки даёт немало примеров того, как ошибки учёных в объяснении тех или иных явлений становились решающим фактором развития научных представлений. Например, выдвинутая в своё время А.Иоффе идея о повышении электрической прочности изоляции при уменьшении её толщины, хотя и не оправдала себя, тем не менее, стимулировала развитие исследований по физике диэлектриков, итогом которых стало выяснение И.В.Курчатовым и П.П. Кобеко природы сегнетоэлектричества.

• На празднике юбилея Иоффе П. Л. Капица сказал: «Когда мы услыхали, что предстоит празднование Вашего шестидесятилетия, то никому из нас не пришло в голову писать адрес. Мы все решили сюда приехать. Сейчас я очень смущен тем, что у меня нет адреса. Это получилось потому, что, когда приветствуют и поздравляют своего отца или родственника, то как-то в голову не приходит мысль о том, что требуется соблюдение каких-то формальностей. Каждый из нас хочет пожать вашу руку и поздравить. Я желаю вам много, много лет плодотворной работы в направлении, вами созданном, а вы являетесь создателем советской физики. Я желаю вам счастья. Желаю вам много лет быть нашим отцом, которого бы все любили, к которому бы так же хорошо относились, как до сих пор».

• По словам Н. Н. Семёнова, «искусство руководства сотрудниками сводится к нескольким простым требованиям:

1. Подбирай по возможности только способных, талантливых учеников, и притом тех, в которых видно страстное желание к научному исследованию, потому что могут быть способными, но если нет страсти — толку не будет.

2. В общении с учениками будь прост, демократичен и принципиален. Радуйся и поддерживай их, если они правы, сумей убедить их, если они не правы, научными аргументами. Если ты хочешь, чтобы ученик занялся разработкой какой-либо новой твоей идеи или нового направления, делай это незаметно, максимально стараясь, чтобы он как бы сам пришел к этой идее, приняв ее за свою собственную... Никогда не приписывай своей фамилии к статьям учеников, если не принимал как ученый прямого участия в работе.

3. Не увлекайся чрезмерным руководством учениками, давай им возможность максимально проявлять свою инициативу, самим справляться с трудностями. Только таким образом ты вырастишь не лаборанта, а настоящего творческого ученого. Давай возможность ученикам идти их собственным путем.

Всему этому меня учил мой дорогой учитель... А. Ф. Иоффе».

• «Абрам Федорович Иоффе и Физико-технический институт — это то, чему я обязан всем, что мне удалось сделать в жизни», — признавался А. П. Александров.