Гетто невидимок: они скрыты от глаз, но с высоты птичьего полета палаточные городки нелегалов в Европе производят ужасающее впечатление (L'Espresso, Италия)

Пока европейцы жалуются на безработицу, нелегальные мигранты в скрытых от глаз общественности гетто трудятся в рабских условиях. Выбора у них нет: иначе они рискуют оказаться на улице в чужой стране. Эти гетто напоминают фашистские концлагеря, пишет Джузеппе Катоццелла.

Палаточные городки, бараки, хлипкие контейнеры в полях. Здесь кучно живут иммигранты и чернорабочие, готовые к эксплуатации. В Италии, как и во всей остальной Европе, они спрятаны так, чтобы не бросаться в глаза. Однако достаточно подняться на высоту птичьего полета, чтобы вскрыть это лицемерие

Чего не увидишь на земле, можно увидеть с неба. Если на уровне человеческого роста ложь дозволяется, то достаточно воспарить над городом, чтобы разглядеть реальность во всей ее неприкрытой очевидности. Высота сводит на нет всю тенденциозность, являя взору топографию гетто. Это урбанистика постыдного: территории, удаленные от населенных центров, находящиеся вне городских стен, изолированные, будто нацистские и фашистские лагеря, которые появлялись за пределами самой последней деревни и скрывались в сельской местности или в степях.

Гетто маскируют в первую очередь для того, чтобы скрыть географию апартеида. Во вторую же — чтобы скрыть тот факт, что само его существование продиктовано европейским законодательством, выступающим против легального встраивания мигрантов и беженцев в общество. Мигрирующие никогда не бывают рады переезду: им приходится оставить позади семью, страну, родной язык. Миграция — всегда вынужденный шаг: люди бегут от войн (которые зачастую разжигают или поддерживают страны Европейского союза, становящиеся временным пристанищем мигрантов), от экономических тягот (созданных зачастую в результате последствий колониализма стран, которые ныне становятся временным пристанищем мигрантов), нищеты (зачастую связанной с климатическими изменениями, порожденными оголтелым капитализмом стран, становящихся временным пристанищем мигрантов), преследования (зачастую связанного с режимами, которые поддерживают страны, становящимися временным пристанищем мигрантов).

Однако принимающие мигрантов страны, несущие, таким образом, солидарную ответственность за миграцию, закрывают границы и порты, отказываются принимать плоды — или отбросы — собственной политики. Это и порождает гетто. Гетто растет как опухоль на разрыве, отделяющем север мира от его юга. Этот шрам, многообразный и все время увеличивающийся, образуется на месте раны, порожденной несправедливостью закрытия границ.

И вот гетто по своей природе оказывается в шаге от границы, в одной ступеньке от спасения. Его житель — это отверженный или тот, кто ожидает ответа на запрос о политическом убежище. Тебе не спастись, говорят страны, куда он приезжает, — ни сейчас, а, быть может, и никогда. Но в то же время ты не вернешься на родину, ты навсегда приговорен к жизни в ожидании, в лимбе. Ты будешь жить в чистилище, да, именно ты, будь ты мусульманин, сикх, еврей, индуист, буддист, который и знать не знает, что такое чистилище. Сама твоя жизнь превратится в чистилище.

Так происходит с самыми крупными и известными гетто — в Кале, «Джунглях» между Францией и Англией; в Сеуте и Мелилье, на границе между Испанией и Марокко; в Мории на греческом острове Лесбос, на границе между Европой и Ближним Востоком, где содержатся 13 тысяч мигрантов и тысяча несовершеннолетних; в официальном лагере в Велика-Кладуше в Боснии, построенном по распоряжению МОМ, агентства ООН по миграции, на средства Европейского союза, на границе между Европой и континентальными маршрутами мигрантов с Ближнего Востока — из-за излишней близости к границе к этому лагерю уже не раз придирались хорватские власти.

Существует три типа гетто, по словам исследовательниц временных поселений Элены Тарси (Elena Tarsi) и Дилетты Веккьярелли (Diletta Vecchiarelli): плановые поселения, институциональные палаточные городки, построенные министерствами внутренних дел; неформальные поселения — оккупированные бараки, фабрики и крестьянские дома. Есть и гибридная форма (барачные городки и лагерь из контейнеров), появляющаяся в тот момент, когда плановое поселение приходит в упадок, переходя в неформальное состояние и демонстрируя крах инициатив, предпринятых как в рамках чрезвычайной ситуации, так и в структурном отношении.

Каждый из этих кругов ада, существовавший в течение месяцев и лет, завершается, демонстрируя, несмотря ни на что, торжество жизни. Круг начинает разрастаться, временный лагерь превращается в деревню, потом в поселение и, наконец, в город, и шрам на разрыве севера и юга мира растягивается до небывалых масштабов, становясь жилым центром, населенным все более многочисленными обитателями. Большая часть бараков используются в качестве общежития, а прочие отведены под служебные нужды, торговую деятельность (автомастерские, телевизионный зал, швейные мастерские, базар), продовольственные нужды (мясная лавка, магазинчики), места отправления культа, мечети, храмы и католические часовни. По территории лагеря люди передвигаются на велосипедах, здесь бывают даже собственными усилиями налажены автотранспортные услуги («такси» по низкой цене), гарантирующие мигрантам/жителям лимба возможность передвигаться в пограничных зонах.

Но происходит это в первую очередь в Италии, где, помимо законодательства, выступающего против легального встраивания беженцев в общество (закон Босси-Фини, Указы о безопасности), действует неэффективная бюрократия. Эта непомерно продлевающая сроки реагирования на запросы о предоставлении убежища и все более проницаемая для нелегальной деятельности и преступности сфера деятельности готова на рабских условиях использовать рабочую силу, чьи права не защищает ни один профсоюз. Выйти из этого скрытого от глаз гетто, если подобная необходимость возникает, мигрант/житель лимба может для того, чтобы работать как раб. Это «платные гетто», как их называют Леонардо Пальмизано (Leonardo Palmisano) и Иван Санье (Yvan Sagnet), возглавившие первую забастовку иностранных чернорабочих в Италии в «Гетто Италии». Здесь у всего есть своя стоимость и ничто не воспринимается как должное, «даже врач в случае крайней необходимости». По их словам, это «многослойная преступная система, в которой одни только чернорабочие вынуждены платить немыслимые суммы, чтобы жить как сельди в бочке в антисанитарных условиях барачных поселений, вдали от какой-либо цивилизации».

И вот мигрант/обитатель лимба становится спасителем итальянского сельского хозяйства, жертвой, вынужденной платить за собственную эксплуатацию, крутясь в порочном круге парадоксов и несправедливости.

В Италии этих лагерей сотни — с севера до юга, от Апулии (в Сан-Северо, Капитанате, Нардо) до Кампании (в области Казерты, в Пьяна-дель-Селе), от Калабрии (в Сан-Фердинандо, Сибари и равнине Джойя-Тауро) до района Рагузы и Трапани на Сицилии, от Метапонто и возвышенности Брадано в Базиликате до Лацио и далее, на севере, в Пьемонте, в Салуццо и вплоть до Трентино. Лагеря вырастают рядом с сельскохозяйственными полями и предприятиями, по соседству с местами, где предлагается сезонная работа. В результате в них оказываются те, кто подал запрос о предоставлении убежища и ожидают ответа. Ожидание может продлиться два или три года. Попадают туда и те, кто прибывает в один из портовых контрольно-пропускных пунктов и из-за Указа о безопасности получает отказ, но не подвергается репатриации и не попадает в переполненные Центры для репатриантов. Если бы гетто не было, ему бы, как и тысячам других таких же, как он, людей, попавших в безвыходное положение, пришлось жить на улице.

Обе категории выходят за рамки права, а, стало быть, уязвимы для вымогательства, как не устает повторять Абубакар Сумахоро (Aboubakar Soumahoro), они словно созданы для нужд управляющих сельских хозяйств.

Владельцы земли могут ничего не делать — пошевеливаться должны те, кто ее обрабатывает. Сколь бы банально это ни звучало, но именно из этой константы сельскохозяйственного труда вырастает основная масса случаев эксплуатации. Когда-то разнорабочие находились с управляющими на одном социальном уровне, говорили с ним на одном языке, они могли быть родом из той же самой страны или из той же провинции, того же региона. Чернорабочий переезжал к месту работы, но эти перемещения, по сравнению с сегодняшним днем, сводились к минимуму. С управляющим, а значит, и с владельцем земли устанавливались определенные формализованные отношения. Сегодня же с мигрантами/обитателями лимба происходит нечто совершенно иное: иностранные чернорабочие, будь они из Центральной Африки, из Северной Африки или из Южной Америки, расценивают итальянскую сельскую местность как «приграничную территорию», к которой они не имеют никакого отношения. Они не говорят на местном языке, не знают ни гласных, ни негласных законов.

Чернорабочий эпохи глобализации и мигрант находятся на космическом удалении от городской и социальной среды, и эта дистанция гарантируется как раз за счет изолированности гетто. Именно это удаление, эта изоляция создает «непрерывно зависимое положение», как оно определяется в Статье 600 нашего Уголовного кодекса: «Формирование или поддержание зависимого положения лица осуществляется в ситуации его физической или психической уязвимости или в ситуации необходимости, а также посредством обязательств или предоставления денежных сумм и других преимуществ теми, кто имеет власть над человеком». Три евро в час за десять-двенадцать часов работы в день.

Работодатель вызывает рабочих на свое усмотрение, количество рабочих дней при этом никогда не должно превышать 50 в год. Транспорт, воду, продовольствие и проживание в гетто должен оплачивать управляющий, который как правило, но не всегда, лишь на одну ступень выше мигранта/обитателя лимба и родом из тех же стран, что и он, — Мали, Сенегала, Кот-д'Ивуара, Конго, Судана. «Непрерывная зависимость», воспроизводимая в значительных масштабах в отношении тысяч и тысяч чернорабочих/мигрантов, становится структурным элементом внушительной части сельскохозяйственных работ в нашей стране.

Будем называть вещи своими именами: это рабство. В гетто контроль управляющих становится все более повсеместным, доходя до наиболее личных сфер жизни чернорабочих/мигрантов, начинающих зависеть от бригадира во всем. У них нет доступа к социальным сетям, к городской среде, где можно было бы к кому-то обратиться. Контроль распространяется даже на продовольствие и размещение, доходя до прямого вреда здоровью: нарушений пищеварения, инфекционных заболеваний, болезней костно-мышечной системы и соединительной ткани, связанных с ужасными рабочими и санитарно-гигиеническими условиями гетто. При попытке мятежа люди погибают. Достаточно привести в пример несколько случаев: малийские чернорабочие умерли в «большом гетто» между Риньяно и Сан-Северо в Апулии, 119 польских разнорабочих «пропали» в период с 2000 по 2006 год во время сбора урожая помидоров — опять же в Апулии; Сумайла Сакко (Soumayla Sacko), живший в гетто Сан-Фердинандо в Калабрии, был убит выстрелом из ружья 2 июня 2018 года.

Гетто необходимы, чтобы спасти достоинство города и наше сельское хозяйство. Как писал Алессандро Леогранде (Alessandro Leogrande): «За пределы гетто наём бригадиров не распространяется». Приезжающие в Италию и оказывающиеся вне действия существующих законов, если они хотят работать, оказываются в безальтернативной ситуации на рынке трудоустройства, переживающем беспрецедентный кризис. «Если хочешь жить, отправляйся в гетто. За его пределами работу тебе никто не даст», — как мантру повторяют мигранты. Гетто должно существовать, но не бросаясь в глаза.

Автор: Джузеппе Катоццелла (Giuseppe Catozzella) для L'Espresso, Италия, перевод ИноСМИ