Гнев и скорбь Аблинги
В годы Второй мировой войны в Литве была сожжена 21 деревня. 8 сентября 1943 года была сожжена располагавшаяся между Лянтварисом и Вареной деревня Фермосай, 11 сентября - деревни Дрижуляй и Лазденай (между Вевисом и Лянтварисом), 13 сентября - деревни Милюнай, Шлапяляй, Лаучюнай (Рокишкский уезд), 30 сентября - деревня Каркишкяй близ Варены, в первые месяцы 1944 года - деревни Гумбос, Гайдес, Кярнавес в Тракайском уезде...
23 июня 1941 года на литовской земле была проведена первая кровавая экзекуция мирного населения.
…В первые дни Великой Отечественной войны Аблинга попала в район боевых действий 505-го полка 291-й пехотной дивизии нацистской армии. 23 июня 1941 года в Аблинге немецкие военные расстреляли 42 человека, которые собрались здесь на свадьбу местных жителей: 33 жителя Аблинги, из них 20 мужчин и 13 женщин, 6 мужчин из близлежащей деревни Жвагинис, и ещё двоих мужчин и одну женщину, которые приехали из других мест.
По мнению нацистов, поводом для проведения кровавой акции стал обстрел красноармейцами немецких солдат из отряда велосипедистов, несколько человек из которого были убиты. Кроме этого, немецкие военные в домах местных жителей нашли оружие. По данным немецкой разведки, было установлено, что некоторые жители поддерживали связь с советской армией и осуществляли ей помощь. После расстрела мирного населения немцы разграбили и сожгли усадьбы.
...В первый день войны, 22 июня 1941 года, гитлеровцы вошли в небольшую литовскую деревню Аблинга и согнали местное население в амбар и держали там всю ночь. В этот воскресный день здесь должна была состояться свадьба. Говорят, солдаты нашли дом, где должно было проходить торжество, было приготовлено много угощений, и устроили там свою пирушку.
23 июня немцы, открыв двери амбара, прокричали: «Коммунисты и комсомольцы, выходите!» Никто не вышел. Тогда нацисты приказали всем выходить и бежать в сторону Лурда Марии, который находился у подножья холма. Послышались автоматные очереди, и 42 безвинных человека были убиты. Только несколько человек чудом остались живы.
...В 1972 году, в 7 км от местечка Эндриеявас, у подножия Жвагинского холма, был открыт мемориальный комплекс – 30 скульптур, выполненных народными мастерами.
В 1984-1993 годах здесь действовал мемориальный музей.
Вот что рассказал литовский писатель Витаутас Пяткявичюс в 1984 году о событиях того времени:
«Эта тихая, окружённая лесами жямайтийская деревушка приютилась у склона древнего кургана Жвагинис. Жили тут простые трудолюбивые люди. Из века в век они пахали землю и осушали болота, выращивали хлеб и лён, пасли в пойме Жялсвы гнедых жеребцов и чёрно-пёстрых коров, затейливыми узорами тканей и звонкими песнями украшали свой быт, нянчили малых детей и приучали к труду подросших, а постарев, рассказывали внучатам сказки о богатырях, насыпавших на краю деревни высоченный холм. Завершив свой нелёгкий путь на этой земле и тихо почив, обретали они покой на старом деревенском кладбище.
Так повелось издревле, так было бы и сегодня, и завтра, и послезавтра, и ещё много-много лет. И не всякий литовец, а тем паче заезжий человек из иных краёв знал бы, что есть в живописном уголке Жямайтии скромная и незаметная деревенька Аблинга.
Но грянула война...
Простые люди войн не замышляют и заранее к ним не готовятся. В воскресенье двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года Аблинга готовилась сыграть свадьбу Басе Луожите, и забот у всех было по горло.
Ещё не рассвело, когда на недалёкой границе с Германией застучали пулемёты, ударили пушки, с воем посыпались авиабомбы. Обезумевшие люди попрятались в оврагах и балках. Страшным ураганом прокатилась первая линия фронта, прогрохотала далеко на восток. Отступая, советские пограничники и местные активисты неподалёку от деревни уложили нескольких фашистов. Двое немцев нашли смерть возле колодца, где их настигла шальная мина, выпущенная самими оккупантами.
Когда канонада стихла, обитатели деревни, словно не веря в реальность развёртывающейся трагедии, вернулись к повседневным делам. Каким-то образом надо было завершить прерванную свадьбу, проводить гостей, собрать разбредшуюся, перепуганную грохотом скотину...
Утром двадцать третьего июня в Аблингу вступил отряд карателей. Они пришли, чтобы расправиться с людьми, всё преступление которых состояло в одном: это были советские люди. Разбойники пришли отомстить за убитых разбойников. Грабители, ворвавшиеся в чужой дом, - что для них право хозяев защищаться? Каратели хватали мирных, ни в чём не повинных жителей Аблинги и загоняли в деревянный барак, где временно располагался магазин. Подвыпившая солдатня резала домашний скот, обыскивала и жгла избы, растаскивала крестьянское добро.
К вечеру всех схваченных: и молодых, и стариков, и детей – согнали на дно оврага и после диких издевательств принялись расстреливать. По одному, по двое, по трое... И всё это на глазах остальных жителей деревни, ожидавших своей участи.
После кровавой оргии от Аблинги остался лишь разносимый ветром пепел да несколько раненых женщин, случайно оставшихся в живых. Из-под горы трупов извлекли пятимесячную девочку Басе, которой фашистская пуля искалечила пальчики на руках, когда она цеплялась за расстрелянную мать. Кроме этой малышки, спасся только десятилетний Йонас Жебраускас: ночью он выкарабкался из-под тел расстрелянных родителей и соседей.
Так на второй день войны была уничтожена первая вставшая на пути фашистов литовская деревня и сорок два её жителя – мужчины, женщины, подростки, старики, младенцы.
А фронт уходил всё дальше на восток. Информационные сводки с гневом и болью сообщали о других, ещё более страшных злодеяниях фашистов. Преступлений было так много, и были они столь ужасны, что трагедия Аблинги померкла в этой всеобщей боли, в реках слёз.
Лидице и Орадур, Пирчюпис и Хатынь, Варшава и Ковентри звучали после войны чаще и громче, чем скромная, безвестная литовская деревушка. Но подлинная боль ничем не измерима, она бесконечна. А потому неуместно сравнение масштабов трагедий. И разве не трагедия – безвинная гибель даже одного человека?!
...Минул тридцать один год с того кровавого июня сорок первого, когда об Аблинге вновь заговорила вся Литва. По инициативе резчика по дереву народного мастера Витаутаса Майораса в то лето в деревне Жвагиняй открылся своеобразный слёт народных мастеров. Чтобы воскресить в монументе мёртвую деревню, сюда съехались самые уважаемые, признанные в республике народные художники: А.Багдонас, А.Мартинайтис и П.Кундротас из Таураге, А.Пушкорюс и его друзья Й.Паулаускас. А.Вилуцкис и Й.Лукаускас из Кретинги, Й.Гинейтис, Р.Кумшлис, А.Домаркене. Р.Пампарас, Л.Буткус, А.Сянкус, Й.Лукаускас (сын) и руководитель слёта В.Майорас из Клайпеды, И.Ужкурнис из Вильнюса, Й.Игнотас, А.Савицкис и Й.Паулаускас из Тяльшяй, О.Береснайте, А.Жулкус из Паланги, П.Дужинскас из Тришкяй, З.Шаткус из Гаргждай, Й.Шилинас из Панявежиса, Й.Юргялис из Прекуле...
Тридцать талантливых резчиков по дереву. Вместе с ними в Жвагиняй приехали кузнецы Рагаускасы и лучший в республике шрифтовик М.Шилинскас из Тяльшяй, а также столяр из Паланги Й. Юцюс. И началась удивительная, до тех пор не виданная и не слыханная работа.
Витаутас Майорас долго лелеял свою идею: скрупулёзно собирал материалы о расстрелянной фашистами деревне, дотошно расспрашивал оставшихся в живых свидетелей трагедии, жителей окрестных деревень, разыскал родственников погибших, пока наконец по крупицам не воссоздал биографию каждого мученика, определил его возраст, занятие, описал характер и интересы. И всё-таки Майорас довольно туманно представлял, как же должна выглядеть в дереве воскрешённая из пепла деревня. Но вот он встретил Йонаса Жебраускаса, того самого Йонаса, который в тот страшный день выкарабкался ночью из-под трупов и, гонимый ужасом, бежал с места, где произошла трагедия. Напомню: тогда ему было всего десять лет.
– Увы, ничего особенного я не могу тебе сообщить, – с сожалением говорил Майорасу Жебраускас, – помню только, как выбрался из-под груды мёртвых тел весь окровавленный и бежал, бежал, пока были силы. А когда их уже не стало, всё равно бежал. Боже мой, как же я тогда бежал!.. Даже когда солнце встало, я не мог остановиться.
И вот после этого разговора мастера словно осенило.
– Пусть каждый резчик выберет образ того из погибших, кто ему больше по душе, и работает так, как ему велят совесть и талант, – решил Майорас и раздал мастерам собранные им биографические материалы.
А потом состоялось своего рода распределение ролей, на котором было решено, какой мастер кому из погибших посвятит свою скульптуру, затем каждый выбрал один из огромных дубовых стволов – их свезли из соседних колхозов – и принялся за работу. Продолжалась она ровно месяц, ни о какой оплате за труд и речи не заходило.
Каждый мастер стремился вдохнуть жизнь в твёрдое, трудно поддающееся резцу мёртвое дерево. Каждый стремился передать в скульптуре своё представление об изображённом человеке и пережитой им трагедии.
Жизнь внесла в работу несколько важных поправок. Через две недели после приезда в Аблингу мастеров руководство колхоза созвало всех родственников погибших на встречу с резчиками. Съехалось множество людей.
Майорас рассказал, как идёт дело, и попросил высказать свои пожелания и замечания.
И тогда Йонас Жебраускас, подойдя к одной из скульптур, вдруг обнял ствол дуба и разрыдался:
– Люди, да это же мой отец...
Пришлось менять посвящение.
А родственники Владаса Сунокаса, увидев уже почти завершённую скульптуру, засомневались:
– Владас не выносил запаха табака, а вы изобразили его с трубкой в руке. Он любил в саду работать.
Так в руках Сунокаса вместо трубки оказалось спелое яблоко.
Добровольные консультанты разъехались, и слух о необычайной работе мастеров раскатился по всей республике. 29 июля 1972 года создатели мемориала собрались на его открытие. Собрались и глазам своим долго не верили, – словно не под их руками рождался памятник, словно не в их душах его корни.
Со всей Литвы приехали в Аблингу люди, чтобы почтить память погибшей деревни и побыть, подумать у памятника, который народ воздвиг народу. Прикоснуться к нему рукой и сердцем. И когда со скульптур упали белые покрывала, перед взором собравшихся ожила расстрелянная и сожжённая Аблинга: суровая и обвиняющая, величественная в скорби, как те могучие дубы, которые выросли и расправили свои кроны на родной земле...
...Жили в Аблинге два приятеля, два неразлучных друга: Пятрас – весёлый и прямодушный и Антанас – тихий и вечно задумчивый. Оба любили книги и лошадей, всюду ходили вместе... Они и погибли вместе: их нашли – связанных и заживо сожжённых – около фундамента сарая Казимераса Вите. Вот и встали они теперь рядом, словно выросшие из общего корня близнецы, ожившие под руками народного мастера Римаса Пампараса, и, окинув взглядом сожжённую деревню, сурово спросили:
– За что?
Неподалёку от них поднялся, выпрямившись в полный рост, ещё один пахарь Аблинги – Ляонас Даусинас. Он словно поднялся из родной земли и, крепко ухватив плуг, остался теперь стоять на все времена таким, каким воскресила его Александра Домаркене, скульптор из Клайпеды.
А чуть поодаль застыла с выражением невыносимой боли на лице соседка Даусинаса Марцеле Жебраускене. За одну её руку ухватилась девятилетняя дочурка Яните, а за другую – шестилетняя Алдуте...
Такими видели их последний раз люди – полуодетыми, бегущими от фашистских пуль по цветущему полю... Так и похоронили их жители соседней деревни, а девочки и мёртвыми крепко держались за руки убитой матери. Такими и остались они в дереве – отцом заслонённые, но не спасённые.
Это памятник погибшей семье, скупое и выразительное слово известного народного мастера Антанаса Багдонаса, обращённое и к тем, кто уже забывает, что такое фашизм.
И чем дальше идёшь мимо ставших деревьями у подножия и на склоне холма жителей Аблинги, чем дольше смотришь на эти одушевлённые памятники, тем больше гордишься своим народом, тем крепче веришь в его бессмертие, тем прочнее и сам стоишь на своей родной земле. Такой народ нельзя ни растоптать, ни поработить, ни стереть с лица земли.
...Они тоже выросли тут, в Аблинге, как и сеятель Юозас Жебраускас, у них тоже был добрый и открытый характер, они смеялись, слушая байки известного на всю деревню острослова – их свата, пели сочинённые им песенки, а потом вместе трудились. И падало в почву зерно так же весело, как и сейчас, вырастал такой же упругий колос, как и сама жизнь, как сотворённая человеком бессмертная легенда о том, что каждый пахарь на литовской земле после смерти становится деревом и здесь же, на политом его потом поле, охраняет жизнь живых.
Так выглядят скульптуры работы вильнюсского мастера Иполитаса Ужкурниса. Он был солдатом 16-й Литовской стрелковой дивизии и с оружием в руках громил фашистов, поэтому и скульптуры его мужественнее, суровее других, мимо них невозможно пройти, не остановившись.
Смотришь на изваяния, и кажется, что жизнь в Аблинге никогда не прекращалась. Как и в тот первый день войны, стоит празднично одетый, весёлый кузнец из Картены Йонас Бенюшис рядом со своей избранницей – портнихой Басе Луожите. По требованиям свадебного ритуала их опоясывает один общий рутовый венок.
Слегка поотстав, с выражением то ли удивления, то ли испуга на лице, в цветах топчется их сват Казимерас Барбшис. Он словно извиняется перед собравшимися, что так не вовремя и уж совсем не для смерти сосватал молодых. А ещё дальше, преисполненный боли и страха, наблюдает трагедию своих детей отец невесты, лучший музыкант Аблинги. Кажется, он вот-вот поднимет к плечу свою скрипочку, да только не свадебную польку заиграет, а похоронный марш...
Вот уже в который раз поднимаешься в толпе туристов на холм, и снова встаёт перед глазами скульптурный портрет окаменевшей в отчаянии П.Сребалюте работы мастера Й.Шилинаса. Птица, несущая зло – фашистский орёл, – опустилась на бедную женщину, вцепилась когтями в её голову, и уже не разъять этот клубок муки и боли.
Взгляд скользит от скульптуры к скульптуре, открываются взору всё новые образы. Вот выходит в луга рвать цветы семнадцатилетняя С.Балтуоните. В цветущем клевере остановилась и её сестра, украшенная буйно рвущимся к солнцу хмелем, пёстрыми узорами цветов и коронованная солнечными лучами.
Задумчиво смотрят на заходящее солнце старый лесник Пятрас Микалаускас, сражённый фашистской пулей возле им же самим посаженных молоденьких деревцев, и Паулина Жебраускайте, и Андрюс Балтуонис, и Антанас Луожис...
Но вот короткая тень пробегает по холму, и снова ощущение бессмертия и вечности сменяется болью. Высоко подняв на руках пёстрый тканый пояс, на тебя устремляет взор молодая женщина. В том же дубовом стволе – и её муж. Так изобразили мастера из Таураге Андрюс Мартинайтис и Пранас Кундротас две молодые семьи – Йоникасов и Мартинкусов, ждавших со дня на день рождения своих первенцев, да так и не дождавшихся...
В памяти человеческой, в сердцах живущих Аблинга останется жить. И, может, явится на свет новая легенда о смерти и бессмертии, о жизни, победившей забвение, о тридцати вечных дубах, оживших и вставших в почётный караул у подножия и на склоне древнего кургана.
Пройдёт время, одни поколения сменят другие, а они будут рассказывать миру о нашем нелёгком прошлом, о глубоких традициях народного искусства, возрождённого новой действительностью и выведенного из тесных мастерских, из частных собраний и сувенирных киосков на холмы и перекрёстки дорог, на обагрённые народной кровью курганы, на места жестоких сражений.
В Литве уже несколько мемориалов создано народными мастерами – резчиками по дереву. Удивительные, прекрасные скульптурные стелы украсили дорогу в Друскининкай, любовно названную людьми «дорогой Чюрлёниса».
Более десятка деревянных скульптур поднялось вдоль речки Юры, где в сорок первом году проходила государственная граница СССР. И всё-таки мемориал в Аблинге занимает в этом ряду особое место.
Это – реквием расстрелянной деревне.
Это – плач по безвинно погибшим.
Это – гимн народу, который захватчикам никогда не поставить на колени».
