Бросок на восток

«Обзор» продолжает цикл рассказов о живущих в Литве участниках Великой Отечественной вой­ны. Это - некоммерческий проект, приуроченный к 75-й годовщине победы советского народа в Великой Отечественной войне. Это движение души и напоминание читателям о цене мирной жизни, которую заплатил народ.

Сегодня нам придётся несколько отойти от магистральной темы. 14 апреля Государственная Дума РФ неожиданно перенесла день празднования окончания Второй мировой войны со 2-го на 3 сентября. Документ приняли сразу во втором и третьем чтениях - основном и окончательном. При этом 10 лет назад, в 2010 году, в России решили праздновать эту дату именно 2 сентября, когда на самом деле в 1945 году был подписан акт о капитуляции Японии и Вторая мировая закончилась. Оставим историкам право обсуждать логичность изменения дат, однако на событие откликнемся.

Наш земляк, в прошлом ефрейтор Николай Литвиненко, воевавший на Забайкальском фронте в составе 625-го стрелкового полка 221-й Мариупольской стрелковой дивизии, вместе с однополчанами участвовал в историческом броске через пустыню Гоби и переходе через горные хребты Большого Хингана, в неожиданном ударе в подбрюшину квантунской миллионной армии.

Сегодня результаты той операции известны. Японо-маньчжурские войска потеряли убитыми 8000 и пленными 222 000 человек. Трофеи: пулемётов - 9400, винтовок - 87 000, миномётов - 400, орудий - 860, танков - 480, самолётов - 500 и большое количество различных складов с военными, промышленными товарами и сельскохозяйственными продуктами. Боевые потери наступавших: всего 5184 человека, из них безвозвратные - 1750 человек.

Верховный Главнокомандующий маршал Сталин высоко оценил героизм, проявленный воинами Забайкальского фронта, объявив благодарность участникам беспримерного марша через пустыню Гоби. Благодарность от имени Сталина Николай Яковлевич хранит как самую дорогую реликвию. Пожелтевший листок плотной бумаги – подтверждение того факта, что у ефрейтора Николая Литвиненко хватило сил и мужества, чтобы преодолеть безводную пустыню, совершив в жесточайших природных условиях 350-километровый марш.

«Мы молодые были, здоровые. Как говорили командиры, необстрелянное пополнение 1927 года рождения. На европейском фронте нам, действительно, побывать не удалось. Но лиха военного хлебнули сполна. В ноябре 1944-го из полтавского села призвали в армию. Попал на Северный Урал. В марте 1945 года выпуск учебного полка посадили в эшелоны и повезли, предполагалось, в Восточную Пруссию. Но под Москвой составы развернули и погнали на Дальний Восток.

Приказ был строгим: писем не писать, на станциях не выходить, не шуметь, не привлекать внимание. Сейчас я понимаю, что грандиозная переброска войск проходила в условиях строжайшей секретности. А тогда семнадцатилетнему пареньку было не осмыслить масштабных замыслов Генерального штаба. Да мы и не пытались: силы много, ума мало, ехали комфортно, питались по девятой норме, как на убой», - вспоминает старый солдат.

Так наш герой оказался в Чите, откуда его полк перебросили на реку Хайлар под Улан-Уде, где, собственно, и началась боевая учёба. Апрель, май, июнь, июль – бесконечные стрельбы и отработка тактического задания «Рота автоматчиков в наступлении».

В ночь на 9 августа полк подняли по боевой тревоге. Он перешёл границу и двинулся в направлении Сулунь. Когда в Москве Нарком иностранных дел Вячеслав Молотов объявлял о начале войны против Японии, пехотинцы из 625-го полка 221-й дивизии были уже километрах в тридцати по ту сторону границы, а Сулунь встретил их миномётным огнём.

Вот как этот факт отражён в донесениях командования

94-го стрелкового корпуса в штаб фронта:

12 августа 94-й стрелковый корпус разгромил группировку баргутской конницы, пленив около тысячи всадников. Среди них оказались два генерала и два полковника. Командующий 10-м военным округом генерал-лейтенант Гоу Лин на допросе заявил, что их основные силы находятся ближе к восточным и северо-восточным границам. «Мы ждали удара у Хабаровска и Владивостока, - сказал он. – В этих диких местах на границе с Монголией могут действовать только немногочисленные и лёгкие части. Японское командование было в этом уверено. При отсутствии развитой сети дорог немыслимо сосредоточить на границе между Монголией и Маньчжоу-Го крупные силы и начать наступление. Подобный вариант мы совершенно исключали».

На этом и строился весь замысел советского командования.

Солдатикам же приходилось несладко. Началась пустыня Гоби. Сорок градусов жары, песок, пыль, недостаток воды. Лопатками копали песок, вырывали яму глубиною полтора метра. Там песок мокрый, но горячий, а воды нет. Её сбрасывали с самолётов, на душу приходилось граммов по двести. Этим не напьёшься.

Николай Яковлевич вспоминает: «Не поверите: есть не хотелось. А пить, особенно нам, украинцам, выросшим под Кременчугом, хотелось постоянно. Глаза закроешь – голова услужливо подсовывает то Днепр, то озеро, а то лужу после дождя. Эти галлюцинации многие не выдерживали, трогались рассудком. Ещё пыль добивала, висела плотными тучами. Мало того, что она забивала рот и нос, она обжигала кожу, приводила в негодность оружие. Песчано-каменистая почва напрочь съедала обувь. Форсирование пустыни начал одетый с иголочки полк. А закончили группы оборванцев, которые походили на солдат разве что наличием оружия».

Но как бы там ни было, безвод­ную Гоби полк преодолел. В конце этого пути, на одном из притоков Халхин-Гола, ефрейтор Литвиненко нарвал рябины, сварил котелок «компота» и жадно и долго пил эту горькую воду. Сам признаётся: ничего вкуснее с тех пор отведать ему не удалось.

Закончилась пустыня, начались предгорья Большого Хингана. Пошли туда, где нога человека не ступала веками.

«Большой Хинганский хребет - это скопище голых скал, громоздящихся в чудовищном беспорядке. Цепкая степная трава, рассеивающаяся на тысячах километров сухой земли, отступает перед неподатливостью каменных глыб. Местами хребет так высок, что вершины его скрываются в тучах, которые лежат неподвижными распластанными телами, словно прикованные навечно тяжёлой цепью. Выше этих туч поднимаются только орлы. Остальная птичья братия, силой и характером послабее, гуртуется по впадинам и ущельям.

Поток войск группируется для прыжка через Хинган. Впереди движутся сапёры. Японцы минировали проходы через перевалы, завалили расщелины, по которым можно проложить дорогу, ворохами битого камня. Сапёры шаг за шагом прокладывают путь. Воздух содрогается от взрывов: там, где бессильны лопаты и лом, помогает взрывчатка. Она разносит на мелкие частицы могучие скалы, заваливает землёй и щебнем глубокие ямы, пробивает новые проходы через неподступные перевалы, - вспоминает Николай Яковлевич. – Если в пустыне нас мучила жажда, то в горах стала донимать вода. Приходилось в сутки форсировать пять-семь горных речушек, холодных и быстрых. Плюс начались муссонные дожди, от которых просто не было спасения».

Но удары в тыл японцам были неожиданные, деморализующие и вынуждавшие капитулировать даже перед незначительными силами Красной армии.

Конец войны таковым для Николая Литвиненко не стал. Несмотря на капитуляцию, разрозненные группы солдат и офицеров разбитой Квантунской армии продолжали болтаться по территории, которые контролировали наши части. Не то чтобы они оказывали ощутимое сопротивление, – этого не было. Просто болтались, дестабилизируя ситуацию в китайских деревнях и мешая появлению зачатков мирной жизни. Полк получил приказ: в ротах и батальонах создать специальные команды, которым поручить поиск и пленение этих диких японских вооружённых групп.

Так что ещё до ноября 1945 года пришлось ефрейтору Литвиненко заниматься ликвидацией одичавших, практически бандитских шаек из числа бывших военных. Надо сказать, что японские солдаты были боевыми, дисциплинированными, грамотными военными, преданными присяге, хорошо подготовленными физически. Сдавались неохотно: огня не боялись, сопротивлялись отчаянно, подрывали себя гранатами, лишь бы не попасть в плен.