Живёт в Клайпеде Георгий Миронович Раенков. У него большая и дружная семья, для которой священны воспоминания о тяжёлых военных годах, выпавших на долю семьи.
Хотелось начать рассказ о трагедии этой семьи на войне с воспоминаний старшей сестры Георгия. Ведь ему самому в момент пребывания в лагере в Озаричах было года четыре.
● ● ●
Я, Бабурина Галина Мироновна (Раенкова), уроженка города Жлобина Гомельской области.
Счастливого детства мы с братом не знали, для нас его не было, нет! Мы холод и голод, и смерть человеческую рано узнали – мы, дети военных лет!
С первых дней ВОВ отец Мирон Терентьевич Раенков ушёл на фронт, потом старшая сестра Фаина - медицинской сестрой. Брат Женя и сестра Аня уехали к бабушке в деревню. С мамой Марией Титовной осталось дома трое детей. Мне было 6 с половиной лет, брату Георгию 2,5 года, маленькой сестричке Эммочке не было и года.
Город фашисты бомбили каждый день, было очень страшно, а потом фашисты и сами появились, начали устанавливать свои порядки, появились местные полицаи. В центре города появилась виселица. Фашисты и полицаи сгоняли жителей смотреть, как они вешали партизан, коммунистов и тех, кто не подчинялся новым порядкам.
Потом фашисты нас (жителей города) стали выселять из наших домов. Люди искали пристанище у родственников, знакомых, а нам пришлось жить в погребе и курятнике. Город у нас был маленький, но у каждого дома было своё хозяйство.
На улицу стало страшно выходить, фашисты отлавливали детей для отправки в Германию. Семьи коммунистов арестовывали…
В один страшный день нашу семью забрали в тюрьму и увезли в другой город (Рогачёв или Бобруйск - точно не помню). Тюремные нары я до сих пор очень часто вижу во сне…
Думали, что в этой тюрьме будем до смерти, но однажды ночью партизаны освободили нас - заключённых. До своего Жлобина пробирались тайком, днём жители деревень помогали укрыться от глаз полицаев, а ночью пробирались дальше. Было очень трудно, мама несла маленькую сестру на руках. Когда добрались до своего города, его было не узнать после бомбёжек.
В марте 1944 года фашисты и полицаи согнали жителей на главную площадь. Молодых людей посадили в грузовики и увезли. А стариков, малолетних детей и женщин построили и погнали на железнодорожную станцию, там для нас стоял длинный состав из товарных вагонов.
Нас загнали в вагоны, двери закрыли. В вагоне было темно, в середина стояла большая бочка для наших нужд. Все плакали, кричали… В вагоне было душно, дышать было очень тяжело, хотелось пить, но воды не было.
Люди начали умирать. На наши крики и плач никто не обращал внимания. Сколько времени мы ехали не знаю, но наконец поезд остановился, полицаи открыли двери вагона и приказали строиться.
Люди, увидев колонку, бросились пить, набрать воды. Последовали выстрелы, многие уже не вернулись в строй. Так и остались на путях лежать. Остальных построили и повели в неизвестном направлении.
Старики и женщины падали, их тут же пристреливали. Шли мы очень долго, дорога была плохая, я очень переживала за маму, она несла на руках сестру и за руку вела брата, а он всё время ныл, а я еле шла, ноги заплетались, мучила жажда.
Фашисты и полицаи подгоняли, кто отставал, тех били прикладами, кто сопротивлялся, получали пулю в лоб. В дороге много людей погибло.
Наконец мы прибыли на место, ворота открылись… Это была лесная поляна, огороженная колючей проволокой, а на ней висели какие-то предметы. Строений никаких не было, лаяли собаки, на вышке стояли автоматчики. В одном месте поляны была гора, там была свалка, полицаи сказали, что это наша пища. Так мы обрели новые «квартиры» под открытым небом… Ни лечь, ни сесть.
У кого были силы, собирали ветки для шалаша, а некоторые как упали на землю, так и лежали на ней. Мы и ещё одна семья насобирали веток и спали на них. Когда было холодно, мама нам, детям, дышала в рот, мы сначала не знали зачем, а потом узнали - чтобы согреть нас. Мама выкапывала из земли корешки, чтобы утолить нам голод.
Жизнь в лагере была однообразной… Костры разрешали разжигать только днём, хлеба давали один раз в сутки, за ним надо было стоять длинную очередь, так как в лагере была не одна тысяча людей. Пока стоишь в очереди, уже темно. Воды тоже давали один раз в сутки, она была противная и вонючая. Вот такая была еда - вонючая вода и хлеб.
Холод, голод, антисанитария… Дождик поморосит, вот и все процедуры. В результате антисанитарии на людей напали вши... Они были в волосах, одежде.
У нас не было документов, списков в лагере не было, номеров тоже не было, как в других лагерях, спецодежды не было, и мы не работали. Поэтому наш лагерь назывался просто «Лагерь смерти гражданского населения». Это был лагерь «Озаричи». Он был создан фашистами для уничтожения гражданского населения и являлся щитом при отступлении фашистов. Но об этом мы узнали уже после войны. Так же я узнала, что таких лагерей, под открытом небом, было несколько.
В нашем лагере за ночь умирало очень много народу, целые семьи. Их не хоронили, они продолжали лежать рядом с нами, разлагаясь.
Полицаи хуже фашистов издевались над нами: понравилась одежда - снимай, приглянулись сапоги - ходи босой. А хлеб подавали не в руки, а бросали на землю.
Однажды маму избил полицай за то, что она поставила в очередь за хлебом вместо себя меня. После избиения мама до конца дней харкала кровью.
Сколько мы были в лагере, сказать не могу, но очень долго. Мы все уже готовились к смерти. Но однажды над лагерем пролетел самолёт, началась страшная перестрелка, все обрадовались, самолёт был наш, советский. Несколько человек бросились бежать, но их поймали и бросили на растерзание собакам.
На следующее утро в лагере было очень тихо, не слышно ни полицаев, ни фашистов, многие опять пытались бежать, но взрывались сразу за колючей проволокой: фашисты заминировали всё вокруг лагеря, и мы все должны были умереть…
Вскоре после взрывов появились наши солдаты. Сапёры разминировали тропу, по ней нас начали выводить. Шли гуськом, след в след, шаг в шаг, оступишься - смерть!
Было очень страшно, но и радостно, что мы на свободе!
Когда мы покинули лагерь, нас повели в расположение воинской части. Мне на тот момент было уже девять лет. Нас помыли, обработали от вшей, одели и накормили.
Нас поселили в школе. Маму положили в госпиталь, мы остались с чужими людьми. Сколько мы жили в этой школе, сказать не могу. Но однажды пришли солдаты и сказали, что нас повезут к старому месту жительства. Маму выписали из госпиталя, беспокоила младшая сестрёнка, ей с каждым днём было хуже.
Утром рано ждали отправления в какой-то избушке, вокзал был разрушен.
В этот день мы потеряли сестричку Эммочку… Осталась наша малышка на чужой земле, захороненная солдатами неизвестно где…
Мама всю дорогу плакала, у неё опять открылось кровотечение, она отказывалась есть, пила одну воду. В родной город поезд нас не привёз, так как мост через Днепр был взорван. Высадили нас в местечке Красный Берег.
Мы шли пешком до деревни мамы, встретив знакомых, узнали, что родители мамы умерли, а родителей отца расстреляли, так как сын был коммунистом. Нас приютила мамина подруга. Мама чахла на наших глазах…
Вскоре восстановили мост, и мы поехали в Жлобин. Город нас встретил хмуро и серым видом, домов почти не было. Фашисты дома разобрали на блиндажи. Мы опять жили в погребе. День Победы мы встретили в избушке, которую смастерил мамин брат, которого комиссовали из армии (пришёл с фронта без ноги). Папу мы так больше не видели: потом пришла похоронка, что погиб он в 1943-м.
В школу я пошла после войны в первый класс уже в десять лет. Мама устроилась на работу в воинскую часть в столовую, но проработала недолго, так как болезнь снова обострилась, её положили в больницу, и вскоре её не стало…
Нас отправили в детский дом №11 в город Речица, а затем перевели в детский дом №8, где и закончилось наше детство. Затем я поступила в педучилище, а брат Георгий оставался ещё в детском доме до седьмого класса. Старшая сестра Фаина от Сталинграда дошла до Берлина и там встретила Победу! Была дважды ранена.
● ● ●
Эти воспоминания из Архангельска прислала дочь Галины Мироновны (1935-2016) Елена Мельникова, эти воспоминания были написаны от руки в тетрадке. Спасибо Елене огромное!
Елена также сообщила нам, что её мама все годы состояла в местной организации «Дети, опалённые войной».
Сама Галина Мироновна вышла замуж и в 50-х годах уехала с мужем в Архангельск, всю жизнь проработала учителем начальных классов, и дочь Елена уже 44 года работает в садике.
Сестру Георгия Раенкова Фаину с мужем после войны направили в Клайпеду. После детдома она пригласила брата к себе. Он приехал в город в 1954 году.
Пошёл на Балтийский судоремонтный завод учеником токаря. Ему нравилось смотреть, как красиво сворачивается и блестит стружка.
Каждую неделю на заводе были субботники: заводу выделяли район или дом, и надо было вручную разбирать завалы. Расчищали улицы и восстанавливали город после работы (может, сегодня стоит почаще напоминать о том, благодаря кому современная красавица Клайпеда восстала из руин?).
Ещё были отряды, наподобие дружинников. Ходили по вечерам по улицам, следили за порядком, ведь в 1954-м на улицах ещё стреляли, и бандиты были.
Георгий Раенков работал много и упорно, отслужил в армии, учился, почти тридцать лет работал начальником инструментального цеха на Западном судремзаводе. Сейчас на пенсии, у него четыре внука, есть и правнуки.
Военные годы остались в его памяти как годы лишений и потерь, как голодные годы – с благодарностью и теплотой он вспоминает замечательную женщину, повара детдома Варвару Тимофеевну.
P.S. В 2017 году Георгий Раенков был награждён «Обзором» за участие в конкурсе «Лучшие годы моей жизни».