За позитив надо бороться

Одним из самых значимых событий уходящего года для вильнюсских любителей кино и вообще русской культуры, несомненно, стала встреча с режиссёром совместного российско-украинского фильма «Битва за Севастополь» Сергеем МОКРИЦКИМ (на снимке).

В литовскую столицу он приезжал по приглашению медиа-клуба «Формат-А3», чтобы показать свой новый фильм на военную тему «Я – учитель».

Сегодня «Обзор» рассказывает о впечатлениях российского режиссёра от посещения Вильнюса и встречи с литовской публикой.

- Во время встречи вы упомянули о том, что отношения с Литвой у вас давние. Так с чего всё начиналось?

• Я как будущий оператор учился во ВГИКЕ, у нас был последний советский набор, который закончил как раз в 1991 году. Дальше как раз пошли всем известные процессы.

У нас на курсе учились, в частности, литовец Кястас Плевокас, латыш Гинц Берзиньш. Мы до сих поддерживаем связи, переписываемся. Я вот недавно был в Таллине, где встретился с ещё одним сокурсником - с Арко Окком, с которым мы не виделись 20 с лишним лет.

И я бы не сказал, что наши, однокурсников, отношения за эти десятилетия как-то поменялись, что их что-то стало осложнять. Это очень радостно.

И это я могу сказать и о «наших» узбеках, грузинах, киргизах. Мы по-прежнему дружим.

А сейчас, когда я начал снимать кино как режиссёр, то неожиданно для себя выяснил, что со мной работает очень много ребят из Литвы. Художник Юрий Григорович, работавший со мной над созданием фильма «Битва за Севастополь», например, из Вильнюса, где он прожил несколько десятилетий после ВГИКа.

И в моей новой картине, которую я снимаю по роману «Черновик» Сергея Лукьяненко («Ночной дозор» и его продолжения – это всё он) и которая будет называться так же, он работает как художник.

К слову, по приезде к вам я гулял поздним вечером по Вильнюсу, когда людей почти нет, и архитектура выставляет себя в каком-то особенном свете, таинственном, красивом, то увидел знакомые мне элементы наших декораций. Я понял, откуда всё это Юра брал.

Вот этот завиток на фронтоне я отчётливо помню на одной из наших декораций.

Я то и дело находил следы того, как Юра в своё время ходил по этим улицам, обращал внимание на все эти детали.

В съёмках «Черновика» принимала участие и потрясающая актриса Северия Янушаускайте. Я теперь постараюсь снимать её почаще. Мне очень понравилось работать с нею.

Она со своей странностью, холодностью - это как раз то, что мне надо было. Потому что в фэнтези нужны такие люди, которые ведут себя странно, загадочно. Она была очаровательна в этой роли. Она прекрасна.

Можно ещё вспомнить моего друга Григория Яблочникова из Шальчининкай, который угощал меня литовскими блюдами. Я всё это вдруг стал вспоминать здесь, в Вильнюсе. Стали всплывать какие-то литовские слова, которые я когда выучил.

- То есть Литва открылась вам вначале общением с вашими литовскими друзьями и знакомыми?

• Нет, эту тему – сотрудничества и взаимообогащения – нам надо вести с гораздо более ранних времён: мы просто не можем не вспомнить знаменитый фильм «Никто не хотел умирать» Витаутаса Жалакявичюса с прекрасной операторской работой Йонаса Грицюса, на котором учились и учатся поколения кинематографистов.

- Режиссура открыла для вас новые горизонты?

• Когда я перешёл в режиссуру, то ощутил разницу в профессиях. Операторов очень любят на площадке. Любят без кавычек!

Актрисы любят, потому что от операторов зависит, как будет выглядеть их лицо на экране. Вот актрисы то и дело спрашивают, как им стать, куда смотреть. А я им говорю, что мне это не важно, ты дай эмоции. Но актрисы настойчиво требуют поговорить вначале с операторами. Поэтому операторы всегда в поиске гармонии, операторский глаз очень на это настроен.

Оператор – это чистый человек, человек, который любит мир. А режиссёр – это кошмар! Это такой человек, который сидит у монитора, который всегда злой, сомневается во всём. Смотрит он в этот монитор и ищет конфликт: в чём может быть гадость, что с чем столкнуть?

Вот за хорошим терминатором гонится какой-то плохой пластмассовый терминатор. Убили плохого, и кино кончилось.

Всегда должны быть хороший и плохой, и чем он гаже, тем лучше кино.

Надо папу ядом отравить, маму взять в жёны, кого-то за шторой убить шпагой, вот тогда всё катится!

Вот режиссёр и мучается: кого же теперь изощрённо грохнуть?

Так что нет ничего удивительного, что я порой скучаю по той поре, когда был прекрасным оператором, когда у меня спрашивали: «Чай или кофе? С молочком или с сахаром?» А теперь уже никто не спрашивает, все сторонятся. Уже никого не дозовёшься.

Но поиск драматургии, разговор с оператором, который всё гармонично подаст зрителю, это всё-таки блаженство!

Дай Бог, ещё пару фильмов снять! Жаль, что жизнь коротка. Но тут уж сколько есть!..

- А если от идиллии к прозе? Могут, например, те же фильмы, в нынешних непростых условиях что-то изменить, скажем, в отношениях разных народов? Например, русского и украинского?

• По моему мнению, а я прожил немалую часть своей жизни и на украинской земле, и на российской, смотрел на мир, на людей, на их отношения, искусство не может кардинально поменять человека, как-то его перепахать, создать какие-то ориентиры глобальные, властвовать над его порывами и деяниями. Это всё иллюзия, мечта. Сладкая, прекрасная, но, увы, всего-навсего мечта!

Если бы это было в наших силах, то тогда бы люди уже были поделены на несколько каст, сословий. Люди, у которых был бы доступ к духовным ценностям, сейчас были бы сверхлюдьми, а те, кто не умел читать и писать, были бы нынче какими-то неандертальцами. Но так не выходит.

Какой-то парень из Архангельской губернии идёт пешком, питаясь на копейку в сутки, в Москву, где создаёт университет. То есть он сделал то, что не смогли создать какие-то королевские отпрыски, а он это сделал.

Бог постоянно смешивает карты. Потому-то, наверное, и закодировано в человечестве такое влияние искусства, о котором мы говорим.

- Особенно сегодня, когда искусство проигрывает в битве с нахрапистой пропагандой?

• И тоже – нет! Тот круг людей, с которыми я общаюсь, не очень подвержен пропаганде. В массе это, конечно, есть. Но она, пропаганда, меняется: сегодня она одна, а завтра уже может быть другой.

Человеку всегда просто надо прибиться к какому-то берегу.

- Самоидентифицировать себя?

• Да. Не будет пропаганды, это будет стадо, это будет пещера: один носит зелёную шкуру, а второй – жёлтую…

- Или красные штаны?

• Конечно! Она всегда будет, в том или ином виде. Как голова на плечах – она всегда была и будет. Так чего же её бояться? Просто не надо так импульсивно реагировать на неё.

Искусство, возможно, сканирует нас, выявляя какие-то очень опасные моменты, моменты выбора.

Вот в обыденной жизни оно развлекает.

Но нам нужны книги, фильмы и что-то подобное, что не только развлекает нас, но и даёт нам какие-то поведенческие клише, нормы. Где-то в чисто развлекательном фильме мы вдруг видим, что нужно подавать руку, скажем, бабушке, которая выходит из трамвая.

Понятно, что фильм будет не про бабушек, но потом, после фильма, кто-то вдруг решит подать бабушке руку, хотя подобное до этого он видел только в кино.

Это касается и тех случаев, когда надо будет принимать импульсивное решение, сердцем, а не в результате долгого размышления.

Производством таких моральных клише мы и занимаемся.

Да, это не у всех сработает. Может, 5% людей их впитают, это уже хорошо, это уже победа.

Так что искусство, конечно, влияет на человека, но не так глобально, как хотелось бы.

Я очень люблю «смешивать» на съёмочной площадке профессиональных артистов и обычных людей.

Вот в фильме «Я – учитель» мы снимали очень много жителей из окрестных деревень.

Мне очень нравились руки тех, кто выращивает виноград, работает на земле. Так не загримируешь, как его «загримировала» жизнь. Эти глаза! Актёр так не сможет сыграть.

Вот он смотрит, и в этом взгляде – его судьба, судьба его предков, она вся – там!

Актёры как бы опускались до уровня этих типажей, этих лиц.

Отсюда возникает то ощущение правды, которого я хотел добиться. Удалось ли мне это – уже зрителю судить.

- В ходе нашей беседы у меня складывается впечатление, что вам с вашим сугубо позитивным настроем на жизнь бывает порой сложно в общении. Вот те же события на Украине разделяют порой даже очень близких людей, заставляя делать тот или иной выбор, о котором мы только что говорили. Как вы для себя решаете подобные проблемы?

• Вначале я думал, что в ходе наших споров мы обязательно найдём истину, поймём друг друга, поскольку оба заинтересованы в этом, но оказалось, что общие точки находятся далеко не всегда. Но когда я с некоторыми людьми так и не нашёл взаимопонимания и нам было неприятно само общение, мы наше общение просто ограничили, но не отказались полностью от него.

До полного разрыва дело не дошло.

Я открыт, но мы не трогаем эти острые темы. У нас всегда есть те темы, которые лежат не в политической плоскости. Я занимаюсь кино, так почему бы нам не поговорить о фильмах, о том, кто какие книги написал, кто чем сейчас занят? Это ведь действительно интересно.

Мы специально избегаем тех тем, что стали слишком острыми сегодня.

А кто не хочет общаться со мной, то и не общается, не звонит, в Фейсбуке его нет.

Я очень рад, что мои украинские родственники – мой двоюродный брат Толя, его семья – изначально не спорили, находились над этим в нашем с ними общении. Они старались находить юмор во всей этой ситуации, возвыситься над тем, что может нас разделить.

Толя, я думаю, Германа Гессе, сказавшего, что юмор – это прибежище интеллигенции, не читал, но внутренняя интеллигентность моему брату была присуща всегда.

Среди родных у нас не случилось того, что, как я знаю, случилось в других семьях, где политические события разломили, буквально порвали кровные вены, артерии. Мы, наверное, оказались, мудрее что ли, у нас было что-то более ценное.

У меня такой опыт.

- Так какой совет вы дали бы тем, кто оказался в подобной ситуации, когда политика лезет в чисто человеческие многолетние отношения, рвёт их?

• Уходить от острых тем, найдите что-то общее, объединяющее. Это то, что проповедовал Христос – любовь к ближнему.

Есть ведь масса других тем для разговоров, помимо политики. Если это методично проводить в жизнь, то, как известно, вода камень точит. И даже те, кто хотел бы завязать бурную дискуссию с вами, поймут: а он не клюёт на это. И отстанут.

Когда-то я был моряком, и надо было выпивать. А я хотел быть спортсменом. Очень трудно было в такой ситуации, когда ты приходишь на пароход, где должен зарекомендовать себя именно как спортсмен. В первые недели было особенно тяжело, поскольку постоянно предлагали выпить. Но если ты выдержал хотя бы неделю, то тебя уже не приглашают в такие компании. Бегай, прыгай! Ты уже отрезанный ломоть для попоек.

Вот выдержать эту неделю, навязать свои правила игры другим. Но надо быть глубоким, надо быть вовлечённым в какое-то другое общее дело.

Если мы встречаемся с коллегами-кинематографистами из Украины, то давайте обсудим, например, последний фильмы Нолана «Дюнкерк» или какие-то книги. У нас может быть масса общих тем. И вот тут спор может помочь найти какие-то общие взгляды, поскольку это ведь не политика.

- А на ваш взгляд, «Дюнкерк», рассказывающий о событиях Второй мировой, не может вывести на политический конфликт при обмене мнениями?

• Если вы будете думать о политике, то даже в листке туалетной бумажки, при желании, можно найти повод для конфликта.

А вы посмотрите, как тот же Нолан всё делает, как он использует компьютер. Мы же профессионалы! Это, если в собеседниках, скажем, режиссёр из Киева. А если это не режиссёр, а мой брат, то я ведь могу спросить, как живёт Таня, как сделать памятник на могилу наших родителей.

Есть масса других вещей, для которых мы рождены и которые никто, кроме нас, не сделает.

Дети, внуки… Где учатся, кого родили, какой вес…

Можно открыть чемодан со старыми фотографиями, где Толя в нейлоновой рубашке держит меня, пятилетнего, на коленях. И мы будем смотреть на наших родителей, которых уже нет, будем плакать и вспоминать. И вы забудете про любую политику.

Надо навязать это. Это мой рецепт – выдержать первый удар.

- Мне так кажется, что в этой жизни вам очень не просто живётся…

• Почему? Чемодан всегда под рукой.

- Если же вернуться к вашей встрече с вильнюсской публикой в рамках медиа-клуба «Формат А3». Понятны ли вам были настроения местных жителей, нашли ли вы с ними общий язык?

• Это был очень приятный день для меня, потому что вначале мне показалось, что я не могу понять этих людей, что нет какого-то душевного тепла между нами. Той теплоты, эмоций, которые мне очень нравятся в зале.

Я для себя это объяснил тем, что вот такие здесь, в Прибалтике, люди, строгие, интеллигентные, следовательно, именно так и нужно мне себя вести с ними. А потом уже потихонечку, когда стали задавать вопросы всё более личного характера, когда люди стали рассказывать о себе, мне стало тепло и хорошо.

Я, к сожалению, плохо, наверное, воспитан: мне нравятся эмоции людей. Я не умею их прятать. Наверное, это неприлично где-нибудь в Англии, где нельзя так сразу говорить о здоровье, где есть какие-то табуированные темы в светской беседе. Надо говорить о погоде полчаса. А мне это не интересно.

- Может, поэтому вы больше русский, чем украинец?

• Нет, я не больше русский, чем украинец. Я – напополам. Поскольку эта фраза со словом «больше» будет восприниматься именно в плане, а в чём больше? И вообще – это очень опасная тема. Она как раз из разряда тех случаев, которые я и советовал избегать. Вы упомянете о «больше-меньше» и после этого можете забыть уже про нейлоновую рубаху Толика.

Это провокация, которую нужно избегать в данный исторический момент.

- Но журналисту же нужно провоцировать собеседника…

• Как и режиссёру нужен конфликт. Но мы всё же займёмся другим. Делать что-либо также трудно, как и критиковать. Я за созидание, созидание хорошего. Я не за то, чтобы тыкать пальцем в то, что у тебя сорняки в огороде, а за то, чтобы я в своём огороде вырастил розы.

И я знаю, что вырастить розы в своём огороде труднее, чем доказывать соседу, что он козёл и что в его огороде – сплошь сорняки.

- Тяжело было бы вам в Литве жить…

• Почему? Везде одно и то же! Вот и во второй половине нашей вильнюсской встречи, после просмотра фильма «Я - учитель», люди раскрылись. Всякие, возможно, существовавшие табу на время были забыты. Люди, нередко пожилые, начали вспоминать молодость своих родителей. У них дрожал голос, у них слёзы стояли в глазах. Они потом начали спорить друг с другом, не сходясь в каких-то воспоминаниях.

Вот это, кстати, и есть кино: когда после фильма остаётся «послевкусие» как повод что-то вспомнить, что-то пережить эмоционально и о чём-то, очень родном, подумать.

Ради этого мы и работаем год. Это как «консерва памяти». Поэтому я вспоминаю встречу с вильнюсской публикой как идеальную. Я также хотел бы поблагодарить организаторов этой встречи за то, что они всё сделали на высшем уровне.

Я доволен тем, как прошёл показ фильма «Я - учитель», поскольку я видел, что весь наш труд находит какой-то отклик, не уходит в пустоту. Для художника это особенно приятно. Такого зрителя надо ещё поискать.

- А была ли та встреча в Вильнюсе ещё и поводом лишний раз убедиться в том, что для пришедших зрителей жизнь в Советском Союзе, воспоминания о том времени – это одно, а пренебрежительное отношение ко всему советскому как к «совку», целенаправленное уничижение всего того, что было в тот период, - это совершенно другое? Ностальгия ведь, как правило, не по советской власти, а по своей молодости.

• Советский Союз – это знак, маркер, символ всего-навсего. Как иконка, но не та, что в красном углу комнаты, а та, что находится на рабочем столе компьютера. Суть же этой иконки не в ней самой, а в той папке, что находится за ней. А за ней лежит желание быть молодым, вспомнить былое, нежелание переформатировать свои мозги, воспринять новую реальность как данность, полюбить её. Для этого нужен труд.

Я очень боюсь этого положения, часто об этом думаю, хочу быть современным, не хочу ругать молодёжь. Молодёжь – это мои дети. Эту молодёжь родили и воспитали мы, своим примером, своим поведением. И когда мы её ругаем, то мы ругаем сами себя как воспитателей.

Наша молодёжь ведь не с неба свалилась, не с Марса прилетела. Если она плохая, то это значит, что мы в чём-то дали маху. Значит, нам надо помочь ей встать на путь истинный. Такая вот у меня логика.

Видите: опять розы, опять надо сажать, надо возделывать.

- А я не вижу противоречия: мне, например, ностальгия по советской жизни не мешает принимать сегодняшние реалии, видеть их плюсы и минусы, возможности. У меня всё это прекрасно уживается.

• У меня тоже. Да, поменялись отношения между людьми, в них стало больше бизнеса, а значит, они стали проще. Если в советское время я должен был кому-то улыбаться только затем, чтобы он дал мне колбасы, то сегодня я этот кусок могу просто купить за 3 евро. Не надо улыбаться. Это проще, это чище, это нравственнее. Я не должен себя насиловать в этом смысле.

Я теперь могу значительно быстрее преодолевать какие-то расстояния. Помню, как в своё время моя мама два раза в году ездила в Житомир. Всякий раз это была целая эпопея, потом мама рассказывала в селе об этой поездке, хотя это было всего лишь 70 км. У меня дача находится в 74 км от дома, а я туда дважды в неделю езжу.

Мир стал динамичнее. Сейчас – масса хорошего.

Кто-то из восточных мудрецов сказал: «Не надо смотреть на то, что ворота сломаны. Надо видеть цветы на траве за воротами».

Это тяжёлый труд. Но давайте при этом не забывать, что жизнь - это огромный подарок.

Мы палец о палец не ударили, чтобы появиться в этом мире. И вдруг нам дают этот дар. Сколько всего интересного мы с вами видим. Сколько женщин прекрасных прошло перед нашими глазами, как мы любовались детьми, когда они засыпали у нас на руках.

Боже, ну как это можно забыть!

Вот об этом надо помнить, надо постоянно напоминать себе.

Да, потом этот ребёнок накакал, ну так просто помой его и всё. Неужели вы будете вспоминать о том, что он накакал когда-то, а не о том, какого ангела подарила вам судьба?

Я ухожу от конфликтных ситуаций в жизни. Тогда я чист. Конфликтные ситуации я запоминаю только для того, чтобы использовать их потом в кино. Вот там конфликт нужен, в жизни – нет.

Вот, скажем, на столе навоз плох, а в земле хорош. Каждому есть своё место.

- Тогда напрашивается такой вопрос: как живётся вашей жене с вами? Вы такой позитивный, неконфликтный, а семейная жизнь – это быт, это проблемы – кран течёт, унитаз засорился…

• Вы абсолютно правы: надо будет обязательно спросить у неё, как ей со мной живётся вот уже 25 лет. Я ей всё время говорю, что мне с ней тяжело, а тут вы меня заставили на наши отношения взглянуть под другим углом.

Действительно, надо будет сказать ей: «Я всё время о себе думал, а тебе-то со мной как живётся?»

Я очень надеюсь, что она хорошо себя чувствует. Потому что мы не очень увлечены тем, что называется быт, он у нас довольно скромный, спартанский. Так же воспитаны наши дети.

Да, у нас бывают стычки, ведь мы оба довольно импульсивные люди, южные, темпераментные. Она у меня из Кишинёва. Она сильная, витальная, крупная женщина. И я сейчас говорю не столько о физических моментах, сколько о том, что она крупная в своих желаниях, порывах, мечтаниях. Она продюсер, работала со мной на фильме «Битва за Севастополь», мы вместе учились во ВГИКе. Она мой работодатель – Наталья Мокрицкая. Мы вместе обсуждаем все наши проекты. Поэтому нам не до кранов.

- И вы до сих пор вместе?!

• Да мы уже не можем друг без друга! Тут ещё один момент: я не могу обмануть своего продюсера, сказать, например, что я болею, что сделаю это через неделю, если по какой-то причине сегодня душа не лежит к работе. Как болеешь, если - вот он ты! Я тебя накормила, так что давай работай! И я вынужден много и плодотворно трудиться! (смеётся).

Все удивляются такому союзу. Мы с ней торгуемся. Вот сейчас следующий проект, который она мне предложила, это картина в стиле фэнтези, поскольку этот жанр ей очень нравится.

Она прекрасно понимает, что я снимаю фильмы не о войне, а о человеке. Война – это фон, это среда, в которой ведётся рассказ. «Гамлет» - это ведь рассказ не о замке, а о страданиях Гамлета в этом замке.

Война – это концентрат, позволяющий выявить человека, понять динамику его развития, его упругость.

Поэтому война мне нравится исключительно как кинематографическая среда, но никак не способ выяснения отношений между людьми. Это омерзительно, это самое последнее дело…

Я за эволюцию, за разум, за любовь.

Поэтому я согласился без насилия над собой, когда жена предложила экранизировать любимое произведение – «Черновик» Сергея Лукьяненко, а он, к слову, очень кинематографичен.

Главного героя – 25-летнего оболтуса – судьба ставит перед выбором, как Гамлета: быть или не быть? Если тебе предложат путешествие по другим мирам, бессмертие или что ты не будешь болеть, но взамен ты должен отказаться от папы-мамы, любимой девушки, от этого мира, где ты родился и жил двадцать пять лет? Что ты выберешь?

И вдруг он начинает думать. Тут нельзя отшутиться. Он попал в тиски иной реальности. И он делает выбор, борется за него, страдает и побеждает.

Вот об этом кино, а антураж – о, выдуманные миры! Черт-те что! То есть оно опять о человеке.

Буквально за день до приезда в Вильнюс мы как раз закончили монтаж этого фильма. Теперь мы будем рисовать те самые миры, которых не существует. Планируем, что зрители смогут его увидеть весной будущего года.

В этом фильме в одной из главных ролей снимается, как я уже сказал, Северия Янушаускайте. Она очень красивая.

Я ей не сообщил о своём приезде в Вильнюс только потому, чтобы не обременять её лишними хлопотами. Не хочу, чтобы из-за меня у человека нарушались все планы.

В этом же фильме снимается ещё одна, не менее любимая мной актриса – Юленька Пересильд.

Вот я покажу фотографии, сделанные мною во время съёмок, чтобы вы увидели, насколько непростой это труд для артиста – съёмки.

А вот фотография того момента, как героиня Северии погибает.

- Не пожалели! Или это Лукьяненко не пожалел?

• Оба хороши. Хотя я полюбил Северию. Мы с ней раньше не работали, и во время работы над «Черновиком» я убедился, какая это замечательная актриса.

И вообще, я очень рад, что судьба свела меня с Литвой и её такими прекрасными представителями.

Я только добрыми словами могу вспомнить нашу работу над фильмом «Я – учитель» с ещё одним уроженцем Вильнюса - Александром Ковтунцом, сыгравшим в нём главную роль и выступившим ещё и в качестве продюсера.

Попутно замечу, что он полностью выложился в этой картине, такой, кстати, выходящей за привычные рамки нынешнего кино.

Во время вильнюсской встречи было видно, что для Александра было особенно важно, что его земляки приняли наш фильм.

Картина, кстати, уже получила ряд наград, в том числе и от православной церкви.

В фильме много места уделено душевным, духовным исканиям, что в наше время непростых отношений церкви и общества, по-моему, очень актуально. Мне очень приятно, что у нас с Сашей совпадают взгляды на православие, на его, несомненно, важную роль в процессе расстановки самых важных приоритетов для нас с вами, для человечества.

Мы стараемся говорить об этом тонко, неназидательно. Хотя, замечу, многие нынешние запреты в кино меня удивляют.

Снимаешь ты, например, сцену, где герой закуривает, достаёт пистолет и стреляет в голову врагу, течёт два ведра крови, а тебе говорят: «Что ты делаешь?! Пересними! Курить же нельзя!»

Ну как к этому можно относиться без юмора?

Однако при всём при этом мне почему-то кажется, что ещё не всё потеряно в кинематографе, в нашей судьбе, в жизни.