6 ноября 2016 г. в 10:00

«Дело Лузина»

Николай Николаевич Лузин, внук крепостного, родился 10 декабря 1883 года в Томске в семье торгового служащего, происходившего из рода крепостных крестьян. Мать происходила от крестьянствовавших забайкальских бурят и была женщина болезненная, что отразилось на здоровье сына. Родители обеспечили ему хорошее домашнее воспитание и образование в соответствии с традициями своего сословия.

Учился он сначала в частной школе, а потом в губернской гимназии. Николай отличался большой пытливостью и живым воображением. В старших классах гимназии очень много читал, увлекался Жюль Верном, книгами по философии. Математику же он недолюбливал до окончания гимназии, так как совершенно не обладал механической памятью и не мог запомнить наизусть доказательства. Лишь занятия с репетитором, студентом Томского политехнического института, раскрыли перед ним математику как систему рассуждений.

В 1901 году отец продал своё дело и семья переехала в Москву. Понятно, что Лузин не собирался быть математиком. Он хотел стать инженером и для этого решил основательно изучить математику. С этой целью он поступил на физико-математический факультет Московского университета.

Блестящие лекции по математике, по его словам, произвели на него чарующее впечатление, математика открылась ему совсем с другой стороны, как поле живого творчества. Он говорил: „Передо мной математика открылась не как законченная наука, а как наука творческая, с далями, полной заманчивой тайны". В этом заслуга профессоров Б.К. Млодзеевского, К.А. Андреева, Н.В. Бугаева.

Лузин быстро выдвинулся как талантливый студент. С глубоким уважением Лузин всегда отзывался о профессоре Д.Ф.Егорове, руководившем его научными занятиями.

В 1905—1907 годы Лузин испытывал тяжёлый душевный кризис, сомневался в сделанном выборе профессии и, по его собственным словам, помышлял о самоубийстве. В начале 1906 г. Егоров командирует Лузина в Париж, чтобы помочь ему преодолеть кризис. Жил он в это время очень скромно, в часы отдыха посещал музеи.

Контрасты парижской жизни угнетали молодого математика. Большую духовную помощь оказал ему близкий друг — религиозный философ Павел Александрович Флоренский, с которым они вместе учились на физико-математическом факультете Московского университета (отделение математических наук), и который тоже прошёл через кризис разочарования в науке. Сохранились также письма Егорова, в которых он убеждает Лузина не оставлять математику. В 1906г. Лузин окончил университет. Постепенно он возвращается к избранной науке, с присущей ему страстностью увлекшись задачами теории чисел. Но, всё же, вернувшись в Россию, наряду с математикой он изучает медицину и теологию. В 1908 году он сдал магистерские экзамены по математике и получил право преподавания в университете. Был принят на должность приват-доцента Московского университета, и год занимался совместными исследованиями с Д. Ф. Егоровым. В результате появилась совместная статья, положившая начало Московской школе теории функций.

В 1907 году Лузин женился на Надежде Михайловне Малыгиной, дочери хозяйки, у которой снимал комнату на Арбате.

В 1910г. он отправился в научную командировку в Гёттинген, где работал под руководством Эдмунда Ландау. В 1912 - 1914 годах он работал в Париже, работал самозабвенно, часто поздно восходящее зимнее солнце заставало его ещё за работой. С Лебегом, Борелем, Данжуа и др. математиками он общался уже на равных.

За период с 1911 по 1914г.г. он опубликовал 10 работ. Это были первоклассные труды по теории функций.

В качестве приват-доцента Лузин с 1914г. читал в Московском университете курсы аналитической геометрии и высшей алгебры. Читаемый им курс по теории функций действительного переменного и руководимый им научный семинар явились колыбелью московской математической школы.

В 1915 году Н. Н. Лузин закончил магистерскую диссертацию «Интеграл и тригонометрический ряд», которая разительно отличалась от обычных диссертаций, в каждом её разделе ставились задачи с наброском доказательств, использовались обороты «мне кажется», «я уверен». Академик В. А. Стеклов сделал на полях много иронических пометок: «ему кажется, а мне не кажется», «гёттингенская болтовня» и т. п. Однако, по словам М. А. Лаврентьева, «она стала нашей настольной книгой. При формировании школы Н. Н. Лузина книга сыграла огромную роль». Д. Ф. Егоров представил магистерскую диссертацию Лузина на учёный совет Московского университета. Произошёл редчайший случай: диссертанту была единогласно присуждена степень доктора.

С 1917 года Лузин – профессор Московского университета. Он был своеобразным лектором: ставил на лекциях сложные вопросы, проблемы, высказывал гипотезы, заставлял аудиторию думать вместе с ним. Многие работы его учеников возникли из таких вопросов на лекциях. Лекция не прекращалась со звонком, продолжалась в коридоре или по дороге до его квартиры. Ученики Лузина часто собирались у него дома для обсуждения научных докладов или прочитанных статей. Зимой 1920/21 учебного года Лузин читал лекции в валенках, в шубе с поднятым воротником и в меховой шапке.

Лекции Лузина запоминались на всю жизнь.

Обращение Лузина со студентами было очень уважительным. В его общении с любым студентом не было неравенства. Он давал студентам книги из личной библиотеки.

Лузин не готовился к лекциям. Доказывая теорему, он часто натыкался на препятствие и пробовал другой путь. Он видел свою задачу не в предъявлении готового доказательства, а в том, чтобы показать, как мыслит математик, как он ищет истину и преодолевает препятствия. В большинстве случаев он действительно решал вопрос, стоя у доски. Бывали случаи, когда он ошибался нарочно.

Лузин выдвинул принцип "расчленения трудностей": если в каком-нибудь вопросе встречается несколько трудностей, то надо, чтобы они не навалились на учащегося сразу, надо их расчленить и преодолевать последовательно.

Лузин обладал даром вовлекать людей в научную работу. Среди его учеников были математики первой величины: М.Я. Суслин, Д.Е.Меньшов, П.С.Александров, П.С.Урысон, Н.К. Бари, А.Н.Колмогоров, П.С.Новиков, Л.С.Понтрягин, Л.В. Келдьш.

Школа Н. Н. Лузина, «Лузитания» (так стала называться его школа) развивала самостоятельное мышление, способности по-новому ставить проблемы, разбивать их на новые задачи, искать обходные пути.

Ученики Лузина с успехом применяли лузинские теоретико-функциональные метода в различных областях математики: П.С.Александров и П.С.Урысон - в топологии, А.Н.Колмогоров - в теории вероятностей, М.А.Лаврентьев - в теории функций комплексного переменного. Известный польский математик В.Серпинский в начале первой мировой войны жил в Москве и работал под руководством Лузина. Поэтому идеи Лузина стали ведущими и в Польше.

Влияние Лузина можно охарактеризовать словами знаменитого физика Л.Больцмана: "Если бы не было Шиллера, то не было бы и меня. То есть, был бы человек с такой бородой и формой носа, но это был бы не я".

В конце 20-ых годов московская математическая школа начинает играть выдающуюся роль в мировой математике. Лузин был избран действительным членом Краковский Академии наук, почётным членом Математических обществ в Калькутте, в Брюсселе.

С 1930г. и до конца жизни академик Лузин заведовал отделом теории функций в институте им. Стеклова Академии наук.

На заключительном заседании 2-го Всесоюзного математического съезда, прошедшего в 1930 г. в Харькове, кто-то предложил послать приветственную телеграмму Сталину, что стало уже к тому времени обязательным ритуалом. Но председательствовавший на заседании Егоров заявил, что считает это неуместным, поскольку наука не имеет ничего общего с политикой. Большинством голосов предложение было отклонено, и телеграмму не послали. Разумеется, об этом бунте сразу было доложено «наверх». В сентябре 1930 года Д. Ф. Егоров был арестован по делу «катакомбной церкви», по которому оказался среди главных обвиняемых, а так как он был президентом Московского математического общества, над ММО нависла угроза разгона. После этого Лузин уклонился от руководства Московским математическим обществом и покинул университет, чтобы не сталкиваться с «пролетарским студенчеством». Председателем Московского математического общества после Егорова стал Эрнест Яромирович Кольман. Лузина приютил академик Сергей Алексеевич Чаплыгин в ЦАГИ, кроме того, Н. Н. Лузин оставался руководителем отдела теории функций в Физико-математическом институте им. В. А. Стеклова в Ленинграде. (Д.Ф. Егоров умер 10 сентября 1931 г. в тюремной больнице в Казани; его имя не было вычеркнуто из энциклопедий и книг по истории математики, в учебниках осталась знаменитая теорема Егорова, но в книгах и биографических справках, печатавшихся в Советском Союзе ни слова не было об аресте Егорова и последних месяцах его жизни.)

Внутри Лузитании серьёзные конфликты начались в 1919 году. Смерть ученика Лузина М.Я.Суслина от тифа произошла в период его ссоры с учителем. Далее постепенно усиливались споры об авторстве результатов, опубликованных в совместных работах, о продвижении в Академию и др. После отставки и ареста Егорова в Московской математической школе произошла «культурная революция». Молодые математики (П. С. Александров, Л. А. Люстерник, Л. Г. Шнирельман, А. О. Гельфонд, Л. С. Понтрягин и др.) с помощью Кольмана захватили власть в Московском математическом обществе, они провозгласили программу реорганизации математики и «сближения с задачами социалистического строительства». Конфликт перерос академические границы, когда Кольман и антилузинская группа математиков стали использовать друг друга в борьбе за свои цели.

К лету 1936 г. относится одна из самых трагичных страниц российской науки — «дело Лузина». Публичная официальная политическая травля Лузина была начата статьями в газете «Правда»: 2 июля 1936 года «Ответ академику Н. Лузину» и 3 июля 1936 года «О врагах в советской маске». В них Лузин был обвинён во всех мыслимых для учёного грехах и нарисован врагом, сочетающим «моральную нечистоплотность и научную недобросовестность с затаённой враждой, ненавистью ко всему советскому». Писалось, что он «не стесняется выдавать за свои достижения открытия своих учеников», недалек от черносотенства, православия и самодержавия, «может быть, чуть-чуть фашистски модернизированных». Несмотря на анонимность статей, различные эксперты сходятся в том, что их автор — Э. Я. Кольман. Очевидно также обилие деталей, исходящих из ближайшего окружения Лузина. Судя по всему, кто-то из лузитанцев консультировал Кольмана. Часть учеников Лузина (П. С. Александров, А. Н. Колмогоров, А. Я. Хинчин) использовала ситуацию для сведения счётов по застарелым лузитанским обидам и для борьбы за власть и влияние в математическом сообществе. Говорилось, что Лузин сам виноват во всех своих бедах, хотя бы отчасти. Ему приписывают такие черты, как театральность, двуличие, беспринципность, зависть к чужим успехам, плагиатство и склонность к интриганству. Человек с подобными изъянами личности не мог стать основателем «Лузитании» — самой успешной научной школы в математике. Поэтому бытует не лишенная оснований теория «двух Лузиных» — эпохи Лузитании и эпохи «дела Лузина».

Однако нападали на учителя не все его ученики. Например, М. А. Лаврентьев и П. С. Новиков уклонились от нападок, хотя их имена назывались П. С. Александровым среди тех, кого ограбил Лузин. Академик П. Л. Капица уже 6 июля 1936 года направил В. М. Молотову гневное письмо: «Статья в „Правде“ меня озадачила, поразила и возмутила». Н. Н. Лузин не был признан вредителем, несмотря на массу критических замечаний, остался членом Академии (ему «давали возможность исправиться»), дело не переросло в судебное, он остался на свободе. По мнению некоторых историков на сей счёт последовало устное указание И. В. Сталина. Однако ярлык врага в советской маске Лузин носил 14 лет до самой смерти. Президиум АН СССР счёл возможным ограничиться предупреждением Н. Н. Лузина.

Хлесткий и совершенно необъективный газетный отчет в „Правде“ заканчивается констатацией: враг разоблачен, но не разоружился.

В полном противоречии с характеристикой поведения ученого на заседаниях комиссии находится собственноручное заявление Лузина в Президиум Академии наук СССР. Неизвестно, было ли оно передано по назначению. Текст не датирован, но из содержания явствует, что написан он в ходе встреч с комиссией. Приведём этот документ с незначительными пропусками.

В Президиум Академии наук

З А Я В Л Е Н И Е

Пережив сильнейшее нравственное потрясение после ряда статей в «Правде» и находясь на границе тяжелой нервной болезни, я, к сожалению, в настоящий момент не имею возможности лично явиться в Президиум для дачи тех или иных объяснений по поводу брошенных мне обвинений. Поэтому я вынужден ограничиться в настоящий момент лишь этим письменным заявлением, которому прошу Президиум дать огласку.

  1. Я категорически отрицал и отрицаю наличие малейшего злого умысла в моих отзывах. Имея блестящую плеяду учеников, из которых имена некоторых уже имеют громкую известность, я при выдвижении их в свое время также давал многочисленные отзывы, вполне соответствовавшие существу дела и цели. Я признаю наличие среди моих отзывов в отдельных случаях ошибочных и таких, которые были слишком мягки. Это я делал, имея в виду дать возможность развернуться лицу, относительного которого я сохранял надежды на его будущую работоспособность. Среди лиц, занявших преподавательские места, мне неизвестен случай, когда таковое лицо проявило бы преподавательскую беспомощность... Разумеется, я признаю в настоящий момент, когда кадры уже развернулись, недопустимость дальнейшего давания мягких отзывов.

  2. Я категорически отрицаю умышленность печатания мною всех моих хороших работ за границей и плохих в СССР. Мною в СССР печатались преимущественно работы прикладного значения, о которых ак. Алексей Николаевич Крылов дал мне письменный отзыв как о блестящих. О других моих работах, печатавшихся в СССР, следует запросить акад. С. А. Чаплыгина, так как они близко касаются его методов. В дальнейшем, ввиду принятых нашим правительством забот о печатании работ наших ученых на иностранных языках, обращение к загранице делается излишним, и я знаю, что печатание всех вообще научных работ необходимо выполнять в пределах СССР.

  3. Я категорически отрицаю наличие какого-либо плагиата у моих учеников... Заимствование идей у моих учеников мне и чуждо и совершенно не нужно, так как мое научное имя получило широкую известность еще до того, как у меня появились ученики. С обвинением меня в плагиате я прошу лиц, делавших это голословно, выступить в научной печати на двух языках, мною будет дан исчерпывающий печатный ответ на это. Когда я работал с учеником, я ему давал не только тему, но часто еще изобретал и метод для ее разработки. И когда ученик кончал свою работу, я считал себя вправе продолжать работать этим методом.

Я крайне сожалею, что темы моим ученикам я часто давал в пределах моей личной работы и этим создавал переплетение идей... Я категорически отбрасываю приписываемые мне антисоветские настроения. Вся моя долгая научная и педагогическая деятельность доказывает, что я все силы клал на развитие научной жизни нашей великой Родины. В настоящий момент для всех более чем ясно, что необходимо сделать выбор между ориентацией на научную жизнь за границей или на научную жизнь у нас. Мой выбор категорически и совершенно определенно сделан, и в этом не может быть никаких двух мнений: это полное обращение к советской научной жизни. И в этом отношении я уже дал категорические указания относительно печатания научных работ лишь в пределах СССР.

ак. Лузин

Постановление Президиума, где отмечалось, что Лузину принадлежит, быть может, первое место среди врагов советской науки и советской страны, что лузинщина ещё гнездится кое-где в советской научной общественности, было отменено лишь в 2012 году, много лет спустя после смерти Лузина.

Сам Н.Н.Лузин писал: "Что касается последнего абзаца статьи «Правды», где мне предъявляются чудовищные обвинения в прислуживании нынешним хозяевам фашизированной науки, то я с полным сознанием своей политической ответственности, как учёного с мировым именем и гражданина Союза, заявляю, что редакция «Правды» была сознательно введена в заблуждение людьми, заявившими ей об этом. Это опровергается всей моей жизнью и деятельностью, как учёного и как человека. Я не нахожу слов, способных выразить всю глубину моего негодования по поводу предъявления мне обвинения в «прислуживании хозяевам фашизированной науки». При всех моих ошибках и заблуждениях я никогда не испытывал иного чувства, как чувство мерзостного отвращения к разрушителям науки, служению которой я посвятил всю свою творческую жизнь".

Наука для Лузина была главным содержанием жизни и этому же отношению к науке, как к самому главному, чему должны быть отданы силы, он учил и своих учеников. Он настойчиво внушал им, что занятие наукой есть тяжелое дело. Сам он не мог работать "по часам". Научная идея полностью овладевала им, и это сказывалось на его поведении.

Начиная с 1930г., сам Лузин уже мало преподавал, но много времени уделял написанию учебников. Особое место в творчестве Лузина занимало создание учебника по дифференциальному и интегральному исчислениям. Над ним он работал много лет, неоднократно переиздавая дополненный и переработанный вариант. В общей сложности осуществил 17 изданий учебника, начав работу в качестве соавтора издания на русском перевода учебника французского математика Грэнвиля, а в результате создав полностью оригинальный труд, который был выдающимся явлением в соответствующей ветви учебной литературы по математике для высших учебных заведений.

Клеймо врага в советской маске сильно осложнило последние четырнадцать лет жизни Лузина. Лузин был человеком разносторонних интересов, интересовался историей, любил и хорошо знал русскую литературу, интересовался архитектурой и живописью.

В математике есть много именных результатов и понятий, связанных с именем Н. Н. Лузина: пространство Лузина, теорема Лузина (и не одна), теоремы отделимости Лузина, теорема Суслина — Лузина о существовании борелевского множества на плоскости с неборелевской проекцией, теорема Лузина о категории множества точек абсолютной сходимости тригонометрических рядов, теорема Данжуа — Лузина, теорема единственности Лузина — Привалова в теории функций комплексного переменного, и многие другие.

В 1945 году он был награждён орденом Трудового Красного Знамени.

Скончался Н.Н.Лузин 28 февраля 1950года от сердечного приступа. Похоронен на Введенском кладбище в Москве. Именем Николая Николаевича Лузина назван кратер на Марсе.

Рассказывают, что...

  • 27 июня 1936 г. в газете «Известия» была опубликована заметка Н. Лузина «Приятное разочарование», в которой он делился своими впечатлениями от посещения уроков математики в 16 - ой школе г. Москвы. Он писал: «Я не мог найти в классе слабых. Державшие испытания отличались только тем, что отвечали или более медленно, или более быстро, но всегда хорошо. На этот раз я нашёл именно то глубокое понимание математики, на отсутствие которого мне так часто жаловались».

В июле 1936 г. в газете «Правда» появилась статья директора этой школы Г.И. Шуляпина, в которой этот «смелый» и «принципиальный» директор выговаривал всемирно известному учёному: «Академик Лузин, очевидно, забыл, что пришёл он в советскую школу, к советским педагогам, т.е. к людям, желающим творческой критики своей работы, ищущим в этой критике помощь! Нам не нужно неискренних восторгов - они ничему не учат, ничем не помогают. Больше того, вызывают чувство недоверия к автору заметки «Приятное разочарование». А действительно ли вы были «приятно» разочарованы, академик Лузин? Не было ли вашей целью замазать наши недостатки и этим самым нанести нашей школе вред?»

В июле же в «Правде» появилась редакционная статья «О врагах в советской маске», где говорилось: «Ближайшее рассмотрение деятельности этого академика за все последние годы показывает, что нарочитые восторги, источаемые Н. Лузиным по адресу наших школьников, далеко не случайны. Они являют собой лишь одно звено длинной цепи искусной и весьма поучительной по своим методам маскировки врага ... Академик Лузин мог бы стать честным советским учёным, каких из старого поколения много. Он не захотел этого; он, Лузин, остался врагом, рассчитывающим на силу социальной мимикрии, на непроницательность маски, им на себя напяленной. Не выйдет, господин Лузин!»

Разворачивалась компания политической травли Лузина.

6 июля 1936 г. с большим письмом в защиту Н. Лузина к Председателю СНК СССР В.М. Молотову обратился П. Л. Капица. Он в частности, писал: «Я не хочу защищать моральных качеств Лузина; возможно, он трус, льстец, даже грубый льстец, неискренен и пр. Но нет сомнения, что он наш крупнейший математик, один из четырёх самых лучших наших математиков, его вклад в мировую науку признаётся всеми математиками как у нас, так и за границей. К тому же он сделал больше, чем кто - либо другой из наших математиков, чтобы собрать и воспитать ту плеяду молодых советских математиков, которую мы сейчас имеем в Союзе». Письмо было возвращено с резолюцией: «За ненадобностью вернуть гр - ну Капице. В. Молотов». После яростной компании против Лузина в печати и на собраниях в институтах, университетах и Академии наук он был изгнан из ряда научных советов, но остался на свободе. Арестовать его всё - таки не решились. Травля была внезапно прекращена.

  • Можно признать двуличие Лузина в решении не голосовать за П.С. Александрова на академических выборах вопреки личному письму к А.Н. Колмогорову о поддержке П.С. Александрова. После провала П.С. Александрова на выборах в академики в 1946 г. А.Н. Колмогоров дал публичную пощечину Лузину, который был на двадцать лет старше А.Н. Колмогорова, который был учителем А.Н. Колмогорова, с которого не были сняты политические обвинения, навешанные при участии П.С. Александрова и А.Н. Колмогорова.

  • Выдающийся польский математик В. Серпинский 30 июля 1936 г заявил: «Я придерживаюсь того мнения и того же мнения мои польские коллеги, что присутствие господ Александрова, Хинчина, Колмогорова, Шнирельмана, которые самым нечестным образом выступили против своего бывшего учителя и ложно обвинили его, — нельзя терпеть ни в каком собрании честных людей».

  • 5 августа 1936 г. Лебег, великий французский математик, автор «интеграла Лебега», без которого нет современной математики, написал в состоянии крайнего гнева и возмущения: «…нападки на Лузина с целью его изгнания и освобождения места для Александрова начались не вчера. Вы увидите там, что меня уже приписали к этому, противопоставляя «мою» науку, буржуазную и бесполезную, analysis situs [топологии], пролетарской и полезной науке. Потому что первая была наукой Лузина, а вторая — наукой Александрова».

  • Ученик А,Н.Колмогорова В. М. Тихомиров приводит переписку Лузина с Колмогоровым о выборах П. С. Александрова. Осенью 1945 г. Лузин пишет Колмогорову: «Теперь о другом: приближается время выборов в Академию. Было бы абсолютной несправедливостью, если бы они протекали без Павла Сергеевича. Его работы, отзвуки которых всюду в мировой литературе, его прекрасные зрелые годы — полнота зрелости — разума — и он сам, интереснейший муж, — всё это заставляет видеть в нём достойного кандидата, польза активности которого для Академии неоценима».

В ответном письме от 7 октября 1945 г. Колмогоров пишет Лузину: «Так как я уже ряд лет занят тем, чтобы различные случайные и привходящие обстоятельства не помешали бы ещё раз вполне справедливому, на мой взгляд, избранию Павла Сергеевича, то я действительно очень ценю Вашу готовность тогда, когда это действительно оказывается нужным, поддержать необходимые для успеха действия».

  • Академик Л.С.Понтрягин в письме своему ученику И.И.Гордону 24 декабря 1946 года писал о выборах академиков в 1946 году («Пусик» – П.С.Александров): "Вы интересуетесь совместной работой Колмогорова и Лузина. Это, конечно, нужно рассказывать, а не писать, так как требуется выражение голоса, чтобы передать все. Летом Колмогоров сказал мне, что единственное его беспокойство относительно избрания Александрова заключается в том, что он стал несомненным кандидатом за четыре месяца до выборов. Пусики провели большую подготовительную работу в смысле установления всяких соглашений с академиками. Виноградову, например, было обещано, что Колмогоров будет поддерживать Лаврентьева за то, что Виноградов поддержит Александрова. В общем, казалось, что все будут за Александрова. Бернштейн, например, на заседании института сам выдвинул кандидатуру Александрова, правда и Чеботарева тоже. Колмогоров договорился с начальством, что его включат в экспертную комиссию.

Первой тревожной вестью было то, что его не включили, но он надеялся, даже был уверен, что это уж не важно. После работы экспертной комиссии произошло несколько закрытых совещаний академиков по обсуждению кандидатов, и тут только Колмогоров узнал, что ни один из членов экспертной комиссии не поддерживает Александрова. Бернштейн, напротив, яростно против него возражает, говоря, что у Александрова вредное направление. Поведение Бернштейна кажется мне до сих пор мало понятным, быть может, он просто поругался с Пусиками. Все остальное довольно понятно. Лаврентьев оказался почему-то бесспорным кандидатом и не нуждался в поддержке Колмогорова, который и в комиссию-то не входил. Таким образом, Виноградов вовсе не нуждался в Колмогорове и Пусике. Что же касается Соболева, и Христиановича, то первый чрезвычайно ненавидит Пусика за изгнание из директоров, второй же — его друг и приятель. При сложившейся обстановке надежды на успех почти не было. Оставалась только возможность, что некоторые из академиков-математиков поддержат Александрова, физики его поддержать хотели, но, конечно, не могли идти против всех математиков. Лузин стал надеждой Пусиков, он был ими приглашен в Комаровку и обещал поддержку. Однако на окончательном закрытом совещании выступил против Александрова. По выходе с этого совещания совершенно расстроенный и обозленный Колмогоров подошел к Лузину и сказал, что не может теперь иметь с ним ничего общего. Лузин же сделал вид, что ничего не понимает, и стал говорить так: „Голубчик, успокойтесь, да что с Вами, да Вы больны, успокойтесь“. Вот это нужно было рассказывать с выражением. Колмогоров тогда сказал ему: „Ну что же мне с Вами делать, в физиономию Вам плюнуть или по морде дать?“ Подумав, он решился на последнее." Присутствовавшие при инциденте решили оставить случившееся в тайне. Однако, Лузин надел повязку и пожаловался президенту Академии наук. По распоряжению последнего Колмогоров на три месяца был переведен из заведующего отделом в старшие научные сотрудники. Академик С.П. Новиков пишет, что президент Академии наук СССР Сергей Вавилов сказал Колмогорову: «Вы первый академик после Ломоносова, который занимается мордобитием».

Принято считать, что Колмогоров был спокойным и не склонным к вспышкам и срывам. Поэтому для пощечины ему нужна была особая провокация со стороны Лузина и здесь фигурируют апокрифы о неприличной реплике со стороны Лузина на выборах 1946 г.. Аналогичную версию упоминал в частной переписке В. И. Арнольд (1937–2010). Не исключено, что бытующие намеки на «тоположство» — продукт 1950-х годов, пущенный для реабилитации зачинщиков «дела Лузина» (С.Кутателадзе).

  • Алексей Гладкий, ведущий научный сотрудник Московского института открытого образования в статье "Еще о «деле Лузина»" ("Страницы истории", № 90, c. 12, 25 октября 2011 года) пишет:

" Вот цитата из статьи С.С.Кутателадзе: «Лузину особенно настойчиво инкриминируется некоторая моральная вина в ранней смерти его ученика М.Я. Суслина от тифа». К сожалению, вина была, и не только моральная. Необычайно одаренный молодой математик Михаил Яковлевич Суслин в 1919 г. отправился из голодной Москвы, где у него не было никаких средств к существованию, в Саратов, надеясь получить работу в тамошнем университете. Зависело это от И.И. Привалова, руководившего там физико-математическим факультетом. Но когда Суслин с большим трудом добрался до Саратова, Привалов ему отказал, потому что получил от Лузина письмо с предупреждением: Суслин — человек нехороший, брать его на работу нельзя. Это не выдумка: по словам В.А. Ефремовича, два его друга, оба ученики Привалова (один из них — известный математик М.А. Крейнес (1903-1977), фамилию другого я не запомнил), рассказывали ему, что Привалов показывал им письмо Лузина. Получив отказ, Суслин, изголодавшийся и измотанный, потерял волю к жизни и 21 декабря 1919 г. умер от свирепствовавшего тогда тифа. Прожил он всего 25 лет. В истории дескриптивной теории множеств имена М.Я. Суслина и П.С. Александрова стоят рядом, и это в значительной степени объясняет (но, ни в малейшей степени не оправдывает) особое усердие П.С. Александрова в деле Лузина. И последнее замечание на эту тему: письмо Привалову было написано не в эпоху «дела Лузина» а еще в эпоху «Лузитании». Так что «два Лузина» не были разделены во времени, а существовали одновременно в одном человеке. Точно так же одновременно существовали «два Колмогорова» и «два Хинчина». Это весьма распространенное явление, хорошо знакомое психологам".

Валентин Матюхин
Категории:
история
0
6 ноября 2016 г. в 10:00
Прочитано 867 раз
4