О ЧЕМ ПОВЕДАЛ ДУХ БАЛТИКИ

Размышления о спектакле «Жильвинас. Сны о Литве»

В обозримом временном контексте припомнить о появлении героев литовского эпоса на петербургских сценах не удалось (вот разве что, причислить к таковым героев театра «Meno fortas», уже вплотную приблизившихся к мифологическому для местной публики масштабу?).

Тем более любопытно было познакомиться с очередной совместной работой Ивана Кутыркина и Ольги Зарубиной под названием «Жильвинас. Сны о Литве». Здесь мы увидели масштаб принципиально камерный-студийный-лабораторный, ибо первый – студент выпускного курса актёрской мастерской Л. В.Грачёвой (РГИСИ), вторая – выпускница курса Ю.Томошевского в СПГАТИ, актриса, известная петербургской публике по спектаклю «Эти свободные бабочки» (театр «Приют комедианта»).

Первым опытом этого тандема стал моноспектакль «Колобок» (в жанре «философская сказка»), выпущенный в 2014 г., сторителлинг в сочетании с видеоартом, где Ольга Зарубина выступила в качестве режиссера.

«Жильвинас…» - уже спектакль-дуэт, где тот же режиссер исполняет и одну из ролей. И обе этих постановки созданы на основе поэтических опытов молодого артиста, тяготеющих к эпически-повествовательной, этнико-философской тематике…

Здесь, вероятно, неизбежна некая «справочная» преамбула. Жильвинас – заглавный герой спектакля – родом из литовской сказки, с которой наиболее продвинутые зрители могут быть знакомы, благодаря знаменитой поэме Саломеи Нерис «Эгле, королева ужей» (1940), многократно изданной в русском переводе. Сюжет о крестьянской девушке, которую взял в жены уж-король (при ближайшем рассмотрении оказавшийся, разумеется, прекрасным владыкой подводного царства), впоследствии погибший от руки завистливых родичей любимой супруги – чрезвычайно популярен на литовских сценах самого разного масштаба. Среди самых прославленных, поистине знаковых для своей эпохи и жанра, произведений – одноименные балет (композитор Э. Бальсис, хорегограф В. Гривицкас) и спектакль Каунасского театра кукол (режиссер С. Раткявичюс, художник-постановщик В. Мазурас). Как и история морской царевны Юрате и отважного рыбака Каститиса (вторая из «главных литовских сказок»), сказка про Эгле и Жильвинаса – о трагической любви, о «роковом слиянии» и «роковом поединке» женского и мужского, человеческого и стихийного, высокого и низкого, светлого и темного. Сдержанная поэтичность и философская глубина языческого мифа не раз становились плодотворной почвой для художников, взыскующих вдохновения на эпической ниве, и всегда будет привлекать их. Совершенно не удивительно, что этот материал побудил к высказыванию молодого литератора и будущего артиста, чья семья связана с Литвой кровными и культурными узами. Также не удивительно, что и в команде проекта оказались петербургские литовцы: известный театральный художник Стефания Граурогкайте и аспирант Института культуры, хореограф Аудрюс Яковлевас.

Безусловным стрежнем и центральным героем «Жильвинаса…» предстает литературный текст: на него опирается режиссура, им определяется существование актеров, его максимально конкретно трактует видеопроекция. Мальчишески «непричесанный» в своей органике, рифмованный пересказ канонических сюжетов оперирует и фолковыми рефренами, и трогательными архаизмами, и элементами почти научного дискурса, и подчеркнуто злободневной лексики, и вроде бы нарочито «неуклюжего» словотворчества. Стилистика, бесспорно, унаследована из того же «Колобка», но если его содержанием была явная саморефлексия автора и героя на мотивы сказки, то «Жильвинас…» – уже рефлексия не только о собственных национальных корнях, но и о судьбах исторической родины. Недаром в прологе поэмы представлены легенда об основании Вильнюса и его основатель князь Гедиминас, которому во сне является священный уж, чтобы напомнить о высоком общечеловеческом предназначении правителя и его народа.

Трактуя легендарно-мифологическое содержание, режиссер абсолютно правомочно делает сценических героев фигурами «вообще мужского» и «вообще женского» начал, центральных для языческого мировоззрения. Не входя на территорию безусловно ритуальную, спектакль многое оттуда заимствует: и актерскую остраненность, и орнаментальное богатство визуального ряда, и некоторую речитативность в произнесении текста, и лаконичную условность костюмов. Высокий, большеглазый, со светлыми волосами и бородкой Гедиминас-Жильвинас прекрасно смотрится и со шкурой на плечах, и в льняной широкой рубахе – своих воинственно-мудрых героев он не играет, а, скорее, «пересказывает» от лица некоего скальда или былинника, транслятора, отдавшегося во власть собственного повествования. Его сценическая половина – Эгле – и по внешней фактуре, и по манере исполнения подчеркнуто мягка и женственна, порой чуть ли не нарочито чувственна в интонациях и пластике. Он – носитель мудрости мира. Она – эмоционально-чувственного начала. Их брак (и в поэме, и на сцене) – мистический союз Земли и Воды, первоначал и первоэлементов, способный породить и утопически идеальное счастье, и безысходно глубокую трагедию с еле пробивающимся в финале световым бликом…

Семантическим и драматическим центром постановки нельзя не признать именно сцену свадьбы Жильвинаса и Эгле, сочиненную как пластический этюд, сочетающий и элементы народной хореографии, и почти модерновые поддержки. Здесь и литературная, и даже актерская составляющие уступают место убедительно действенному содержанию, выраженному движением облаченных в почти ритуальные белые одежды героев мифа.

Спектакль в целом построен по принципу монтажа эпизодов: со сменой стихотворного ритма или меняется колорит видео-ряда (с преобладанием белого или черного, золотистого, зеленого или синего) или передвигаются в открытую прямоугольные белые ширмы (а натянутые вертикальной трапецией в центре сцены белые полотнища позволяют персонажам то «усесться» за пиршественный стол, то «нырнуть» в озерные волны), или задорная фолковая скрипка уступает место величественному хоралу. Таким образом, камерный спектакль-дуэт кажется густо населенным людьми (тем более, что дети и родные Эгле предстают на видеопроекции) и знаками (запоминается, например, армия ужей, представленных извивающимися изображениями орнаментальных поясов, символически значимого элемента литовского национального костюма).

Все изобилие визуально-литературно-действенных впечатлений, щедро адресованных зрителю «Жильвинаса…» трудновато бывает переварить сходу (особенно, если зритель не искушен в соответствующих областях сказочно-легендарного жанра). Тем не менее – экспериментальный опыт авторов спектакля, искренне и убедительно сформулировавших его жанр как «сны» (оправдывая любые алогично-символичные прихоти своего воображения), явно содержит потенциал для грядущего развития. Тем более, что предания литовской старины материал для творческого роста могут предоставить самый богатый.