Ах, лето, лето...

[imgs240]

[/imgs] Почему мы летом устаём? Может оттого, что мы без дела, Потому, что летом мы живём Жаркой жизнью и души и тела. Мы весною жадно лета ждём, Летом же от солнца изнывая, По песку горячему бредём, И мечтаем о прохладе мая. В жизни часто трудно угодить Нам, всё время ищущим чего-то, Мы привыкли душу бередить Восхищеньем нового полёта. И жара и холод не пугают нас, Нас ведь жизнь всегда чему-то учит, Оптимизм не покидает нас, Да надежда в то, что будет лучше. * * *

[imgs240]

[/imgs] А это просто лето виновато, Что наши души раскалило вновь, И всё летят, летят они куда-то, В страну с красивым именем Любовь. Сотрутся в памяти у нас слова и даты, Забудутся они сами собой, Как на песке смывает на закате След сотен ног нахлынувший прибой.

[imgs240]

[/imgs] Бессмертный полк шагает по планете, И не даёт забыть про те года, Что летним днём, в июне, на рассвете Бомбёжкам подвергались города. И наша память, как слеза солдата, Скупая, но суровая, как сталь, Как крепкий мат пехотного комбата Нас переносит в ту лихую даль. Любой солдат мечтал о Дне Победы, Он жил с ней, не считая дней, Он знал, что завещали его деды, И автомат в руках сжимал сильней. Он знал, что может быть погибнет, За тот ручей, за хату, за село, Но верилось, что пуля не настигнет И скажет, «Слава Богу, пронесло». Но ночью той не повезло солдату, Шальная пуля, чёрт её побрал! Прошив насквозь шинель и гимнастёрку Призвала смерть. И воин умирал. Он понимал, что больше не увидит Своё село, жену свою, детей, Но верил, что никто их не обидит Что бесполезных нет в войне смертей. И он уснул. Навечно и спокойно, Но в памяти остался на века. И память наша быть должна достойной Погибшего на фронте мужика. Бессмертный полк, расти и развивайся, В дивизию, в бригаду, во весь фронт Шагай по Миру, громко, не стесняйся, Насколько позволяет горизонт. Мы будем помнить вечно тех героев, Бессмертный Полк погибших в той войне, Вы в памяти идёте строй за строем Хоть мёртвые, но живы вы вдвойне!

[imgs240]

[/imgs] -Товарищ майор!!!! Товарищ майор!!!! Дверь канцелярии роты распахнулась и в комнату, чуть не кубарем влетел курсант. Что подумал ротный, - кто знает? Это тот самый случай подтверждения известного выражения: - командиры седеют рано. -Товарищ майор, я не хочу жениться! Оп-паньки! Все в роте знали, что у Скворцова в субботу свадьба. Что же случилось сегодня, в четверг? -Не хочу! Я хорошо подумал. Мне рано и вообще. В общем, курсант нес какую-то ахинею. Зная, что родители курсанта, по какой-то причине, на свадьбу не приезжают, ротный махнул рукой, -Черт с тобой, делай, что хочешь, не до тебя, сессия на носу. -Я лягу в санчасть, только Вы меня не выдавайте! Прошло два дня. Утром, в субботу, командира вызвали на КПП. Глаза полезли на лоб, когда он увидел толпу в двадцать человек, полностью готовых к свадьбе и расцвеченный лентами и куклами автобус. Поняв, что просто так не отвертеться, командир понес что-то про заразу, карантин и вообще близкую операцию на открытом сердце, мысленно проклиная Скворцова и обещая все беды на его голову. Убитая горем свадьба, сметая дежурную службу КПП и чуть не затоптав ротного рванула к санчасти. В это время, Витюля Скворцов, сидя на подоконнике раскрытого настежь окна второго этажа, пытался научиться брать четыре аккорда на гитаре. Толпа увидела его раньше и, взревев десятком глоток, стала увещевать Витюлю, тряся при этом нарядом и обувкой жениха. Вначале Витюля струхнул не на шутку, но, увидев, что толпе до него не добраться, а дверь в санчасть забаррикадирована намертво, начал куражиться. В общем, ломался он минут сорок. Затем все-таки согласился на бракосочетание. Пока его волокли к КПП, его успели переодеть, и перед изумленным, потерявшим дар речи, командиром роты он предстал уже полным женихом. Толпа с радостью загрузилась в автобус и рванула в ЗАГС. Развелся Витюля через год. На вопрос командиров и друзей, зачем он устроил этот цирк, Витюля, мечтательно закрывая глаза, всегда отделывался одной фразой: -А как там кормили!!! * * *

[imgs240]

[/imgs] Выборы в высшие органы власти тогда, как и сейчас проводились раз в четыре года. Отличий особых не было. Разве, что избирательные участки открывались с 6 утра. Этот день считался днём торжества Советской демократии. Командиры даже приказы старались не отдавать. Запросто можно было за это загреметь на ковёр к начальнику Политотдела. Так как, практически, в каждой роте был свой оркестр, то ровно в пять утра личный состава ошалело вскакивал от бравурных маршей оглашавших казарму воем и грохотом. Построения нет, команд нет, можно было бы и полежать ещё, но эта какофония звуков явно тащила из кровати вон. Когда, не спеша, одевшись, умывшись и заправив постель народ подтягивался к избирательному участку, там уже волновалась многосотенная толпа. Ну, а где толпа, там и соревнование, кто первый отдаст свой голос за блок коммунистов и беспартийных. Задние напирали. С последними звуками точного времени, народ врывался на участок, сметая всё, что попадалось на его пути. Первыми жертвами становились, как правило, стеклянные двери, а, то и окна. Несколько минут и всё, рота проголосовала. В общем, в течении часа, училище могло с гордостью докладывать о том, что голосование завершено, сто процентов личного состава проголосовало, одними из первых в округе. Ставилась жирная точка в избирательной компании. Начальники училища и политотдела шли обмывать очередную благодарность за прекрасно проведённую избирательную компанию, личный состав отправлялся досыпать в клуб, где «крутили» мультики или в буфет, где их ждали завезённые с вечера в тройном количестве молоко и незабвенная "полоска". Ну, а там завтрак и долгожданное раннее, в честь праздника, увольнение. Избирательная комиссия оставалась скучать до 22-х часов, когда можно вскрыть урны и приступить к подсчёту голосов. И только у председателя Избирательной комиссии и у нескольких командиров продолжалась головная боль. Не было ни разу, чтобы один (много, - два) избирателя-курсанта, в силу своего сволочного характера не вспоминали о ДЕМОКРАТИИ. Конечно, фамилии их были на слуху. Заранее комсомольский и партийный актив инструктировались, что и как с ними делать, какие только кары на головы всех не обещались… Но, каждый раз, это повторялось. В этот раз таким приверженцем демократии оказался Олежка Крючков. В народе Крючок или Казя (Как-то, на первой кафедре, за очередной выпендрёж, преподаватель назвал его Казуистом. Всем понравилось, но такая длинная и почётная кликуха не привилась, её укоротили.) Вначале Казя попытался досыпать. Проворчав, что до 22-х часов время ещё есть, он закутался с головой в одеяло, да еще и подушку с соседней кровати попытался натянуть. Тогда ротный, предвидя такое, приказал ревущие колонки сосредоточить в районе его кровати. Что было с радостью исполнено нарядом. Пять утра, какое-никакое развлечение для народа. Противостояние началось. Об «отказнике» было доложено замполиту и командиру батальона. Больше часа Казя мучался под одеялом, наконец, эти марши настолько его «достали», что он решил подняться. В казарме никого, лишь в конце коридора ротный, старательно делающий вид, что не замечает Крючка. Неспешно проделав весь утренний церемониал, Казя выходит из помещения. Рота уже проголосовала, поэтому он долго курит у крыльца, разговаривая ни о чем с каждым встречным, затем, затушив окурок, отправляется…. в буфет. Сзади за ним в стороне следует всё командование батальона. Короткое совещание. Видя, что Казя направил свои стопы в буфет, а не на избирательный участок, комбат решает вопрос кардинально: ротный, получив развёрнутую непечатную характеристику своей деятельности, отправляется за «отказником», замполит на Избирательный участок, решать вопрос, а комбат в кабинет, ждать каждые 15 минут доклада о перемещениях Крючка по территории училища. Замполит свой вопрос решает быстро. Поведав о своём «горе» Председателю комиссии и найдя полное взаимопонимание, решают не огорчать начальство и проголосовать вместо этого «вывиха демократии». Командира роты надолго не хватает. После завтрака, он, вызвав сержантов перед строем роты, объявляет, что увольнение начнётся сразу после того как, проголосуют ВСЕ. После этого Казя продержался минут 30. Правда, увольнение всё равно немного задержалось. Командир разбирался с «фингалом» под глазом Кази, который тот получил, как явствовало из его объяснительной записки, «засмотревшись и ударившись о жердь брусьев в казарме». Выборы закончились. Следующие через четыре года. Рота в увольнении. На подразделение опускается тишина. Крючок отправляется спать перед заступлением в наряд, поскуливая и почёсывая глаз. В голове один большой вопрос, - НА ХРЕНА ВСЁ ЭТО БЫЛО?! И лишь в глубокой глубине души плавает огрызок удовлетворения….

[imgs240]

[/imgs] [imgs240]

[/imgs] [imgs240]

[/imgs] [imgs240]

[/imgs] [imgs240]

[/imgs]