О чём шумят берёзы...
65 лет Великой Победы
Наша деревенька Новый Приют, что в Калужской области, стояла у большака Брест-Москва. По нему в 1941-42 гг. на Москву ползли гитлеровские полчища. На ночь они останавливались в близлежащих деревнях. И тогда округа наполнялась визгом свиней, кудахтаньем кур, рыданиями баб и плачем детей. Это по избам и хлевам шастали самодовольные фашистcкие молодчики. Шёл очередной грабёж деревенских жителей. А утром - снова «Нах остен».
Через нашу деревню прошли сотни таких частей, но каких?! Это были не только немецкие части, но и финские, австрийские, итальянские и бельгийские, румынские и венгерские, албанские и чешские, и даже украинские! Словом, ну чем не НАТО? Правда, шли они тогда под другим флагом.
Меняются времена, меняются методы «влияния». И то, что раньше приходилось захватывать силой оружия, сегодня – это «приглашение» в «партнёрство ради мира». Но, если приподнять политическое одеяло, а там всё та же... идея, идея мирового господства или, как принято говорить сегодня, идея создания однополярного мира.
Похоже, господа, это уже было?
Деревеньки Новый Приют больше нет на карте России. Её сожгли отступающие фашисты в 1943 году. Отстраивать её было некому. С войны вернулся лишь один солдат - мой отец. С орденами и медалями, израненный и контуженный.
В боях за Калужскую область, на подступах к Москве погиб миллион советских солдат. Миллион жизней были положены на алтарь защиты столицы. Как самую дорогую реликвию я храню награды отца. И среди них – медаль «За оборону Москвы».
Сегодня на месте деревни Новый Приют грустит берёзовый лес. И среди берёз, как память о деревне, стоит чей-то уцелевший колодезный журавль. Единственный молчаливый свидетель той неприхотливой жизни десяти усадеб, люди которых жили коммуной, как одна семья. Но война разбросала их по белу свету. И колодезному журавлю не перед кем, как прежде, радостно кланяться, доставая родниковую воду из колодца. Не слышно пения утренних петухов, скрипа дверей и радостного детского смеха. Как будто селяне, однажды легли спать, и не проснулись. Такую же участь разделили тысячи российских деревень. В одном лишь нашем небольшом Куйбышевском районе Калужской области из 228 деревень отступающие фашистские изверги полностью сожгли 159. Деревня Новый Приют - одна из них.
2977 человек было насильственно угнано несколькими обозами в Германию – в рабство.
В одном из таких обозов оказалась и наша семья. С раннего утра до позднего вечера шли мы за повозкой по шоссе Москва – Брест. На ночь обоз съезжал на поляну, огороженную колючей проволокой. Бежать из обоза никто не собирался: в основном это были женщины с детьми и стариками.
Разжигали костры, готовили ужин. Как всегда, это были щи из крапивы, лебеды и щавеля, собранных на обочинах вдоль дороги.
Были и другие возможности пополнить свой пищевой запас.
Если рядом с шоссе оказывался хутор, людская волна, похожая на цунами, обрушивалась на огород. Через несколько минут там не оставалось ничего. Овощи, вместе с травой, голодные люди запихивали себе за пазухи. Хозяин бил их палкой, спускал собаку. Но тщетно! Ничего не помогало, голод одерживал верх.
На обочине шоссе, стояли конные немецкие конвоиры и с хохотом наблюдали за увеселительным для них зрелищем.
Люди бежали к обозу, и каждый счастливец представлял, как сегодня вечером в загоне из колючей проволоки разведёт костёр и сварит себе ужин.
Но нередко наши мечты не сбывались. Как только в небе слышались гул самолёта, конвоиры начинали истошно кричать и люди должны были немедленно гасить костры. А чугунок вот-вот должен был закипеть. И мы тянули время. В ту же минуту сапог конвоира, ударял по нему и он, как футбольный мяч, летел по загону, разбрасывая на лету недоваренные бурачки. Лёжа под телегой, мы грызли полусырые овощи и проклинали конвоира.
Выжили мы благодаря сестре Зинаиде и брату Дмитрию.
Ранним утром они ускользали от конвоиров и бежали просить милостыню по деревням вдоль шоссе. Возвращались они поздно вечером, чтоб их не заметили немцы и приносили в своих котомках подаяния селян.
Иногда они не возвращались по двое суток. Мать в отчаянии рыдала, не надеялась увидеть их живыми.
Но они всегда возвращались. Просто, отошли далеко от шоссе, и после того, как на них набросились собаки, побежали не в ту сторону и заблудились. Ночевали в лесу. Но всегда находились добрые люди, делившиеся последним куском хлеба, помогавшие найти правильную дорогу к обозу.
Вечером они долго рассказывали о своих приключениях, о хороших, добрых белорусах, живущих за синим лесом.
Мать стелила под телегой кое–какие одёжки и мы довольные, что брат и сестра вернулись, молились Богу, чтобы ночью не было дождя. Но наши молитвы не всегда доходили до Всевышнего, и дождливая ночь иногда приносила нам больше горя, чем голод.
Три долгих месяца – август, сентябрь и октябрь 1943 г. мы шли в никуда. Никто в обозе не знал, куда нас гонят.
За это время обоз прополз через города Рославль, Кричев, Чериков, Славгород, Рогачёв, Бобруйск, Слуцк и Барановичи.
На реке Сож, у деревни Глинки, недалеко от города Кричева, нас загнали ночевать в огромный колхозный сарай. Ночью он мгновенно загорелся. Даже в проливной дождь сарай горел, как факел. В нём хранились снопы, которые горели, как порох.
Всю ночь вокруг огромного пламени, с криками о помощи носились обезумевшие женщины, разыскивая своих детей и близких.
Мы отыскали друг друга только утром. После ночного кошмара мы обнимались со слезами радости.
В конце октября 1943 г. мы прибыли на железнодорожную станцию Лесная, недалеко от города Барановичи в Белоруссии. Здесь находился лагерь для военнопленных и гражданского населения «Шталаг – 337».
Обоз прошёл сортировку и пригодных для работ людей, отправляли в товарных вагонах в Германию.
Наша семья не прошла по «конкурсу» и её забраковали.
На одну трудоспособную мать, приходилось четверо малолетних детей и две пожилые женщины. Кормить иждивенцев Германия не собиралась, и потому нас оставили в лагере.
Бросилось в глаза то, что все бараки были облиты известью. Трудно было дышать, постоянно болела голова.
К лагерю подходили жители соседних деревень. С разрешения администрации они забирали подростков к себе на хозяйственные работы.
Мою старшую сестру Зинаиду пригласили жители деревни Петрикевичи Новомышеского района Владимир и Соня Томчик. Она работала у них по домашнему хозяйству, присматривала за скотом, поддерживала чистоту в доме. В выходные дни она приходила к лагерю и приносила нам немного продуктов от своих хозяев.
От неё мы узнали страшную весть, рассказанную ей в деревне. Обоз, прибывший перед нами, пройдя сортировку, массово заболел тифом. Эпидемия охватила все бараки. Фашисты вывели узников в соседний ров и расстреляли. На месте захоронения установили огромный крест из телеграфных столбов. Он был виден с территории лагеря и напоминал нам о возможной такой же участи.
...Шёл июнь 1944 г. Раскаты артиллерийской канонады с каждым днём становились всё слышней. Мы с радостью и тревогой ожидали этого божественного грома с востока. Приближался фронт и вместе с ним - наше освобождение или ...
По лагерю ходили тревожные слухи: отступающие фашисты, заметая следы, могут уничтожить лагерь.
И лишь стремительное продвижение Красной Армии не оставляло им времени на привычную для них «работу».
Однажды утром узники не заметили в лагере ни охраны, ни администрации. Так сказать, мы были брошены «на произвол судьбы”.
Люди семьями стали покидать лагерь, растекаясь по окрестным деревням. Мы остановились в деревне Либежаны. Дед Бернат уступил нам половину дома, в другой половине находился с женой Марией.
Здесь наша семья переболела тифом. Сегодня я задаюсь вопросом, почему никто из нас не умер? При полной дистрофии наши жизни еле теплились, но не погасли. Может, те три месяца обозной жизни, питание травами, лагерная баланда из кормовых бураков закалила нас?
Мы благодарны судьбе, что тиф нас настиг в июле 1944 г. После освобождения, а не в мае или июне в лагере. Лежать бы нам в овраге под тем огромным крестом.
На железнодорожной станции Лесная в концлагере «Шталаг – 337” с 1941 по 1944 гг. было замучено более 90 тысяч (!) советских граждан – военнопленных и гражданских лиц.
В августе 1944 г. мы с радостью отправились на родину, хотя знали, что в августе 1943 г. на наших глазах немцы сожгли деревню. Но туда, после войны, должен был вернуться отец, и наша семья верила в это.
Из десяти усадеб сохранилась лишь единственная баня, топившаяся по–курному. Вот она и стала нашим пристанищем.
...Был солнечный майский день.
Я шёл со школы мимо поля и работающих на нём женщин. Среди них я узнал свою мать. Впрягшись в борону, согнувшись, перекинув через плечо верёвку, медленно тащили её по вспаханному полю. Лошадей не было, они тоже были на фронте. Женщины заменяли не только мужчин, но и лошадей.
С другого конца поля к ним, крича и размахивая руками, бежала работница сельсовета.
Поровнявшись, она что-то сказала им такое, после чего они бросив борону, неистово крича устремились через поле ко мне.
Я подумал: опять где-то подорвались пацаны. Такое случалось часто. Окрестные леса были буквально напичканы боеприпасами, и они словно магнитом притягивали подростков. Мать, уходя на работу в колхоз, каждое утро напутствовала нас с братом - лучше я сама поубиваю вас, чем увижу ваши тела, разорванными на куски.
Мать и её подружки, подбежав и подхватив меня, начали подбрасывать, крича: "Победа, Победа, Победа!" Они обнимались и плакали.
Это был день - 9 мая 1945 г.
Я часто вспоминаю в этот день то поле и тех женщин, бегущих ко мне.
...Отца демобилизовали в октябре 1945 г. Войну он закончил в составе 16-й Литовской стрелковой дивизии. Освобождал города Вильнюс и Шяуляй.
Отстраивать деревню было не с кем. С войны из мужчин больше никто не вернулся.
Фронтовые друзья отца помогли нашей семье перебраться в Литву, в совхоз «Тауралаукис», под Клайпедой.
Всю свою трудовую жизнь мы отдали нашей второй родине - Литве. Восстанавливали разрушенное войной хозяйство, сеяли и убирали хлеб, работали на заводах.
Мы все награждены орденами и медалями за труд. Мать, Анна Егоровна – Орденом Ленина, сестра Зинаида – медалью «За трудовую доблесть», брат Дмитрий с 50-летним трудовым стажем – орденом Трудового Красного Знамени. За моими плечами тоже 50 лет труда, я награждён медалью «Ветеран труда”.
Нам больно и обидно: то, что было создано нашими руками, сегодня распродано и приватизировано ретивыми чиновниками. Уничтожено первоклассное сельское хозяйство республики – лучшее в бывшем Советском Союзе. В таком же состоянии находится и промышленность Литвы, некогда поставляющая свою продукцию на экспорт.
Из лексикона средств массовой информации исчезли слова – ветеран труда. Нам грубо и не заслужено урезают пенсии и делают это с особым цинизмом – как подарок ко дню Рождества. Все сегодняшние социальные язвы преподносятся, как наследственные бывшей власти. В то же время нынешние псевдопатриоты живут, можно сказать, как при коммунизме, а нас называют оккупантами. Мне кажется, они-то и есть оккупанты собственного народа, заставляющие бежать людей на чужбину.
...Несколько лет тому назад мы с братом Дмитрием побывали в родных местах. От деревни ничего не осталось. На её месте шумит берёзовый лес. По четырём камням, на которых стоял сруб, да бугорку от русской печи, мы с трудом отыскали место, где стоял наш дом.
Расстелили полотенце, нарезали хлеб, налили рюмки. Выпив, помолчали, на глаза навернулись слёзы.
На прощанье я отбил от камней, державших когда-то дом, по кусочку. Они сегодня лежат у меня на книжной полке как единственное свидетельство, оставшееся от родной деревни Новый Приют.
...Недавно, я обратился к губернатору Калужской области А.Артамонову с просьбой об увековечении памяти о трагедии 159 деревень Куйбышевского района, сожжённых фашистами в августе 1943 г.
В настоящее время объявлена акция по сбору средств для изготовления и установки памятной стелы в моей деревне. На ней будут выбиты названия всех исчезнувших, по вине фашистов, деревень района.
...В непонятном смятении стоит колодезный журавль. Да и берёзы тревожно шумят, как будто хотят о чём-то поведать. Но о чём?
Сегодня некоторые политические дельцы пробуют переписывать историю прошедшей войны на свой лад, пытаясь обелить своих сородичей, воевавших на стороне фашистской Германии.
В Латвии ежегодно проходят шествия латышского легиона «Ваффен СС». В 1999 г. этот день был включён даже в календарь торжественных дат. Но под давлением общественности в 2000 г. он был исключён из числа «праздников».
Президент Латвии Валдис Затлерс успокоил народ, что «лет через 10 это мероприятие затихнет по естественным причинам“. Дескать, потерпите чуток, пусть старички – легионеры СС помаршируют, они же должны где-то выпускать пар, вспоминая свою заблудившуюся молодость. «У нас правовое, демократическое государство. Мы не можем запретить людям собираться», - утверждает президент. О том, что на Нюрнбегском процессе деятельность легиона «Ваффен – CC» признана преступной, он мог и не знать.
В Эстонии те же шествия легионеров «Ваффен – CC».
В Литве проходят шествия националистически настроенной молодёжи, с выкриками «Литва – для литовцев!» Другие молодые люди носят плакаты с изображением свастики, утверждая, что она является историческим наследием Литвы.
Неужели этим парням хочется поднять на щит это наследие после того, как фашистская Германия с этой же свастикой погубила десятки миллионов неповинных людей?!
Премьер Литвы и лидер партии консерваторов "Союз Отечества" А.Кубилюс после шествия молодёжи спокойно заявил: «Ничего общего с «Союзом Отечества» у этого шествия нет, а то, что Казимерас Уока участвовал в нём как частное лицо, персонально участвовал, - это его личное дело».
Официальной реакции от Сейма и руководства страны на шествие националистически настроенной молодёжи в Вильнюсе не последовало. Закончилось всё разговаривали о толерантности.
Недавно мир отметил 65-ю годовщину Великой Победы над фашизмом. На праздновании в Москве были представители большинства стран Европы.
Наш президент Даля Грибаускайте не поехала. Но от этого Великий праздник не стал менее величественным.
