Раймундас АЛЯКНА: «Здоровья нам всем!»
В нашей сегодняшней жизни хватает факторов, которые подталкивают к мысли, что состояние психического здоровья у многих жителей Литвы оставляет желать лучшего.
Коронавирус по-прежнему то и дело напоминает о себе, кровавые геополитические события заставляют нервничать по-настоящему, да и не обещающая пока ничего хорошего экономическая ситуация спокойствия не добавляет… А тут ещё горячее желание части литовских политиков либерализовать законодательную область, регулирующую оборот наркотиков.
Одним словом, поводов для стресса у нас нынче более чем достаточно. Следовательно, и пациентов у психиатров и психотерапевтов, наверняка, хватает.
Но так ли это на самом деле? Чтобы получить ответ на этот вопрос, корреспонденты «Обзора» отправились в одно из вильнюсских частных медицинских учреждений, специализирующееся на заботе о психическом здоровье. Находится оно, кстати, рядом с известными у любителей спорта манежем «Sportima» и теннисной ареной «SEB Arena», как бы являясь ещё одним напоминанием о том, что в здоровом теле – здоровый дух.
Вот только тело и дух иногда нуждаются в посторонней помощи.
- Давайте сначала уточним, какова специализация вашей клиники – общие психиатрические проблемы или всё же наркотическая зависимость? – с таким вопросом мы обратились к Раймундасу АЛЯКНЕ (на снимке), директору частной клиники «Ажуолино» (Ąžuolyno klinika), психиатру и психотерапевту.
- Это большая ошибка, когда мы разделяем психиатрию и наркологию, - сразу же замечает наш собеседник. – Последнюю парадигму в мире о психических болезнях можно изложить в таких словах: психотравма, диссоциативные (изменения или нарушения ряда психических функций — сознания, памяти, чувства личностной идентичности и т.п.) расстройства – всё это не только крайне неприятно, поскольку оказывает воздействие на повседневное поведение человека, но и их объединяет то, что в их истоках, как правило ещё и, - детская или подростковая психологическая травма.
Очень часто люди, понимая или чисто интуитивно предполагая, что давнее событие оказывает сильнейшее влияние на их нынешнюю жизнь, начинают заниматься самолечением. Если хотите, можете взять это слово в данном случае в кавычки. Поскольку «лечатся» они при помощи наркотиков, алкоголя, даже компьютерных игр, когда ими занимаются чуть ли не сутки напролёт…
Да, такое времяпрепровождение позволяет уйти от ощущения своей подвластности старой травме, от жизни в окружении этой проблемы.
Но чаще всего наркотики и алкоголь приводят к компликациям уже в виде психозных состояний.
Так что парадигма, о которой я говорил, это психотравма – диссоциативные расстройства – психоз.
Но я между диссоциативными расстройствами и писхозом ставлю ещё и «самолечение» всякими нехорошими веществами.
В последнее время мы всё чаще, и не только в Литве, в той же Скандинавии, где на это просто обращают больше внимания, замечаем, что в анамнезе многих молодых пациентов, которые приходят с симптоматикой шизофренического регистра, присутствует употребление «травки» - конопли (каннабиса).
А у нас в Литве сейчас чуть ли не повсеместно можно услышать, что «травка» - это ерунда, никакой опасности она представляет, от неё чуть ли не одна только польза.
Между тем именно долгосрочное употребление каннабиса остаётся на первом месте в перечне причин, вызывающих шизофренические расстройства.
И я сам нередко замечаю, что диагноз «шизофрения» ставят, не собрав в полной мере весь анамнез, не покопавшись хорошенько в прошлом пациента, не выяснив, курил ли он «травку» на более или менее постоянной основе.
Вот сегодня, например, в нашей клинике лечится пара молодых людей, которым ранее был поставлен диагноз «шизофрения». А мы сейчас дополнительно выяснили, что в крови каждого из них есть следы употребления производной каннабиса – гашиша (марихуана представляет собой высушенную траву из листьев и стеблей растения, в то время как гашиш выглядит, как пластилин).
А в нашем сегодняшнем обществе, надо это признать, на многие вещи смотрят по-старому. Старое понимание психических заболеваний заключалось в том, что болезни воспринимались как отдельно существующие, ничего общего не имеющие с другими подобными заболеваниями.
До сих пор мы нередко слышим от врачей и учёных, что причина возникновения той или иной болезни до сих пор не ясна. Может, это генетическое…
«Мы не знаем причину, но обязательно её найдём», - я подобное слышу уже 36 лет.
Исследования показывают, что на самом деле генетика как причина заболевания за 50 последних лет, как указывают некоторые источники, уменьшилась с 90% до 8%. Это значит, что генетика в нашем случае мало что решает.
Конечно, интересующиеся этой проблематикой говорят об эпигенетике (раздел генетики, который изучает то, как наше поведение и окружающая среда влияют на работу наших генов).
Если же мы говорим, что алкоголизм, наркотическая зависимость – это отдельные заболевания, то мы просто обречены на неудачу.
Мы же в нашей клинике несколько иначе смотрим на причины болезни и её зависимость от различных факторов – более комплексно.
Первым делом мы проводим детоксикацию организма поступившего к нам пациента, обеспечиваем стабилизацию ситуации, а потом уже ищем причину основной болезни, и, как правило, находим её.
И тогда мы лечим пациента, делая акцент на психотерапевтических методах.
А как показывают результаты мировой практики, о которых медики рассказывают во время научных конференций, и в работе которых мне доводилось участвовать, именно это направление и является нынче наиболее перспективным.
Очень часто об истории болезни рассказывают двое: пациент знакомит собравшихся на конференции специалистов с подробностями своей жизни, в том числе и со случаями принудительного и медикаментозного лечения, а психотерапевт делится опытом излечения этого пациента.
И оба подчёркивают, что победу над болезнью обеспечило именно психотерапевтическое лечение.
И сегодня у таких пациентов – нормальная жизнь: хорошая работа, семья…
- Комплексность подхода, может быть, уместна и в отношении работы психотерапевтов и в нынешней Литве? Сначала мы оказались в жёстких рамках коронавируса и из-за этого – весьма тягостного настроения в обществе, сейчас люди боятся войны. Всё это не может не сказаться на психологическом здоровье населения. Получается, что причин для нашей неуверенности в будущем всё больше. Вы это чувствуете в своей работе?
- Да, я как специалист, у которого широкий спектр пациентов, и не только в Литве, чувствую это. Например, в Норвегии, где я также работаю, много иммигрантов из той же самой России. И у них причин для стрессов не меньше, чем у нас, живущих в Литве. Но я могу с уверенностью заявить, что если человек в детстве не получил никаких психологических травм, то он во взрослой жизни, в том числе и в нашей сегодняшней – с коронавирусом и войной, более устойчив, менее подвержен влиянию всего сегодняшнего негатива.
Мы все то и дело проходим через так называемый траурный процесс. Мы теряем какую-то условную стабильность, переживая четыре этапа: осознание случившегося (отрицание), затем мы ищем, кто виноват (злость), затем идёт депрессия, когда мы постоянно жалеем себя, и наконец – диалог с самим собой, принятие случившегося. Последний этап – это своего рода похороны случившегося, когда мы закрываем эту страницу своей жизни и готовы открыть новую.
А у тех, кто в детстве пережил психотравму, этот процесс протекает дольше и болезненнее. Они живут в окружении иллюзий: что всё непременно будет плохо или, наоборот, всё обязательно станет хорошо.
Отсюда и масштаб разочарования: чем больше ожидания, тем больше разочарование.
Вот и в случае с ковидом у многих случилось нечто подобное. Тут ещё нужно учесть, что с возрастом уменьшаются возможности нашего компенсационного механизма, мы более подвержены психологическому воздействию различных факторов. С возрастом нам уже тяжелее справляться с различными жизненными катаклизмами. И мы всё больше прислушиваемся к тому, что говорят об этом другие, то есть мы становимся более подвержены влиянию извне.
Поэтому надо различать возможные и реальные опасности. Поскольку жизнь в условиях постоянных переживаний из-за всех возможных угроз – это практически уже готовый невроз.
Разумнее сосредоточиться на реальных опасностях, чтобы искать реальные пути их нейтрализации, избежать их.
Именно второй путь и позволяет нам быть в реальном контакте с реальной жизнью, а значит, избегать неврозов, предотвращать их.
- То есть, как говорят мудрецы, которых любят цитировать в соцсетях: если ты не можешь что-то исправить, то найди способ наиболее комфортной жизни в этих условиях, а если можешь – исправляй и не ной?
- Вот именно! Причём, это справедливо и в отношении нас, живущих в Литве, и в отношении жителей других стран, той же Норвегии, о которой я уже упоминал.
Да, между нами есть некоторая разница, но в то же время мы и очень похожи. У норвежцев свои психотравмы, исторические и географические. Возможно, не все знают, что в относительно небольшой Норвегии около 300 диалектов! Можно представить, как они раньше жили замкнуто, обособленно. А когда в стране нашли нефть и газ, у Норвегии началась совершенно иная история, с массовой прокладкой общей инфраструктуры и объединением отдельных общин.
Это был весьма непростой процесс, со своими проблемами.
В Литве (я на примере Литвы всё же больше подразумеваю весь наш регион как часть бывшего Советского союза и соцлагеря) исторически тоже хватает проблем, которые не забыты и сегодня.
Разница же между нами, прежде всего, в том, как сегодня организована психологическая помощь населению.
В Норвегии этому уделяется очень большое внимание. Психиатрических лечебниц и центров помощи там масса. И отношение там к психологическому здоровью совсем другое, не как у нас в Литве: и специалистов соответствующих там гораздо больше, и современные методики там применяются гораздо активнее, и в самом обществе гораздо больше внимания уделяется тому, насколько эта область нашей жизни важна для всех.
В Литве же по-прежнему ко всему этому, по большей части, относятся как к чему-то, чего следует больше стыдиться. У этого явления есть своё название – стигма (осознание себя и своих проблем как чего-то уничижительного, что желательно скрывать от окружающих).
И это касается не только самых широких слоёв населения, но и нередко людей, от решений которых зависит продвижение в нашей стране передовых методик лечения психических болезней. Хотя со временем и они убеждаются в необходимости перемен, развития.
- А что бы вы посоветовали родителям, желающим не пропустить какие-то нежелательные симптомы?
- Если мы чувствуем себя хорошо, в безопасности, спокойно, то можно считать, что наше психическое и физическое состояние соответствует норме.
В такой ситуации человек и в творческой и деловой областях проявляет себя активнее, и с ежедневными проблемами он справляется лучше.
Дети же сенситивно (сенситивность – способность реагировать на внешние раздражители) реагируют на то, как чувствуют себя родители. Поскольку 80% общения - соматическое, то есть то, что я чувствую, чувствуют и мои дети. 12% - это мимика и лишь 8% - слова.
А у детей, особенно маленьких, нет ещё большого запаса слов, они больше чувствуют, у них больше работает эмоциональный интеллект. Поэтому очень важно, чтобы родители это понимали.
Если вы раздражены, озлоблены, то ребёнок обязательно это почувствует, а потом некомфортное для него состояние обязательно так или иначе вернётся к вам.
Так что, если мы хотим, чтобы новое поколение росло более здоровым, то родители должны задуматься над тем, а как им самим стать более здоровыми, как защищать свою семью от негатива, как успешнее справляться с ежедневными проблемами.
- Иными словами, плохое психическое состояние родителей не должно влиять на детей?
- Да, должно быть комфортно и родителям, и детям. Если же родители то и дело ругаются, винят друг друга в каких-то проблемах, то дети уж точно не будут чувствовать себя в безопасности.
А в подростковом возрасте, оказавшись в такой ситуации, они сами начинают искать, что же им может помочь уйти от этих ссор, от этих проблем. Поэтому подростки оказываются нередко в плохих компаниях, пьют, пробуют наркотики…
Тем более что рядом всегда найдутся «доброжелатели», которые предложат именно такой путь.
А воспитывать подростков уже поздно. Их уже надо принимать такими, какие они есть, без критики и осуждения.
А если же пытаться переделать подростка с помощью одной лишь критики, то мы в итоге получим ещё одного бунтаря, бунтующего ради бунта, просто из противоречия.
Другая крайность – пытаться угодить во всём ребёнку, купить его любовь, не считаясь ни с чем. Ребёнок быстро поймёт свои выгоды в такой ситуации и будет требовать всё больше и больше.
Можно, конечно, при таких крайностях получить не бунтаря, а инфантильного, не приспособленного к жизни подростка, что тоже ничего хорошего не сулит.
А мы все, надо полагать, хотим своим детям только лучшего.
