Ни с чем не сравнимое место
Помните, с чего началась “перестройка”, ставшая потом для большинства бывших советских республик новой независимостью? По-моему, отнюдь не с гласности. А с появления чистых платных туалетов там, где они были нужнее всего: на вокзалах, в больших магазинах, на людных туристских тропах. Это потом к ним добавились другие приметы: вездесущие ларьки, уличные кафе, малолетние продавцы газет, гласность взахлёб... А началось-то всё - точно знаю - с туалетов.
И совершенно правильно. Место естественного уединения и самой элементарной “работы над собой” издавна было в нашей некогда общей стране предметом не столько интимно-гигиенического свойства, сколь испытанным орудием подавления личности. Посещение тошнотворной общественной уборной отравляло всё: радость путешествия в самые сказочные места, долгожданный детский поход “первый раз в первый класс”, и без того безрадостные больничные будни. Однако это было, так сказать, ещё не специально направленное унижение - так, мелкие бытовые трудности. А уж ежели власть действительно хотела унизить человека, психологически сломить и подавить его, она начинала именно с отхожих мест: тут вам и тюремная параша в изголовье, и лагерные оправки под бесстыдным оком надзирателя, и солдатское “очко”, которое салаг-новобранцев нередко заставляли отскребать вручную бритвенным лезвием - “чтоб горело”... Служители всех структур насилия инстинктивно чувствовали: время естественного уединения человека - это минуты его свободы. И отнимали последнее.
Подлинный, а не номинальный уровень любого советского учреждения безошибочно можно было определить по туалету. За сколько метров возможно определить его исключительно по запаху? Чисто ли там? Есть ли мыло на краешке раковины, если, конечно, таковая имеется вообще? Ах, в кабинке даже туалетная бумага? Тогда контора рангом не ниже обкома или республиканского министерства. Высокопоставленные сортиры эпохи развитого социализма восхищали неофита последними западными новшествами, о которых рядовой советский человек в ту пору ещё и слыхом не слыхивал. Году эдак в 1978-м в холёном туалете ЦК Компартии Литвы заглянувшую туда радиожурналистку исполнительная уборщица насмерть парализовала вопросом: “Что прикажете: “предчувствие грозы” или “море после дождя”?» Речь шла, как мы все теперь догадываемся, об освежителе воздуха, однако в тот момент остолбеневшая журналистка ничего не смогла понять и ответить, так что бесславно ретировалась, вообще не воспользовавшись никакими благами.
Немногие теперь вспоминают, что, заваривая революционную кашу, Ленин не раз прилюдно обещал народу вместе с советской властью и электрификацией всей страны ещё и золотые унитазы в каждый дом. Обещанию этому вняли, правда, только те, кто разгуливал с ружьишком наперевес по залам Зимнего дворца и другим апартаментам “помещиков и капиталистов”. Однако вместо золотых унитазов солдаты революции с первобытной страстью справляли естественные надобности в севрский фарфор и усыпанные драгоценностями дарохранительницы. Наблюдательный Ильич быстро сообразил, что на дорогую сантехнику можно не тратиться - советская власть завоюет себе пространство и без этого.
И завоевала. Помните, как язвительно оценивал её шествие Михаил Булгаков устами профессора Преображенского? “Если я, врач, вместо того, чтобы оперировать, начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха. Если, входя в уборную, я начну, извините за выражение, мочиться мимо унитаза, и то же самое будут делать мои помощницы, Зина и Дарья Петровна, в уборной тоже начнётся разруха. Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах”.
Давно минули времена “Собачьего сердца”, а разрухе в клозетах - стало быть, именно в головах - всё нет и нет конца, какого бы цвета флаги ни украшали наши улицы в дни государственных праздников.
Опытный литовский дипломат не может вспомнить без горькой усмешки обязательные визиты многочисленных зарубежных делегаций в историческую и архитектурную жемчужину Литвы - древний Тракайский замок, расположенный на острове посреди озера. Десятки, а, может, сотни иностранцев, за долгие годы его работы в МИДе, побродив по замку-музею и его восхитительным окрестностям часа 2-3, начинали естественным образом озираться по сторонам и вежливо теребить за рукав сопровождающих: “Простите, где тут у вас...?” А дипломатам отвечать было решительно нечего, ибо рядом с замком торчала скромная, но, кажется, никогда не убиравшаяся будочка. Поэтому подойти к ней ближе, чем на пять метров, было решительно невозможно. Единственный же более-менее цивилизованный ватерклозет располагался на значительном отдалении от замка, в единственном в ту пору городском ресторане, зайти пообедать в который по той же самой причине было изрядным испытанием. Так что высоким гостям любого ранга предлагали вспомнить невинное детство и с извинительными шуточками провожали к ближайшим кустикам.
Нынешних зрелых лет мужчина, живший в детстве в деревенском доме вместе с матерью-учительницей и старшей сестрой, недавно признался, что лет до восьми даже не подозревал, будто трепетные создания женского пола точно так же, как мальчики или мужчины, пользуются туалетом. “Прозрение” наступило в школе - мальчик был в шоке.
Но с чем, скажите, сравнить святую простоту государственных мужей, воистину решивших, что туалетом не пользуется... Папа Римский?
В дни памятного визита в Литву Иоанна Павла Второго в 1993 году случилась история, о которой поведал знакомый полицейский. Отслужив многочасовую мессу на широком лугу подле шяуляйской Горы Крестов, первосвященник, нимало не смущаясь, попросил сопровождающих показать ему, где находится ближайшая уборная. И сопровождающие заметались в ужасе: только тут они сообразили, что, тщательно разрабатывая маршруты передвижения Папы по стране и даже специально заготовив десятки переносных деревянных заборчиков, оберегавших путь Папы в толпе паломников, они совершенно не подумали, что первосвященнику может понадобиться уборная. Вести его в один из наскоро сколоченных нужников с классической дыркой в полу, предназначенных для сотен тысяч простых смертных участников богослужения в чистом поле, показалось немыслимым. И выход нашли: решили отвезти Папу в ближайший полицейский участок, куда заранее сообщили о цели визита по рации. Чуть ли не собственным носовым платком местный шериф успел отдраить дверь, стены и саму суть заведения - во всяком случае, как вспоминают свидетели, Папа зашёл в туалет смело и без церемоний. А когда вышел, беспомощно развёл руками: никакой раковины или рукомойника ему обнаружить не удалось - да их тут никогда и в помине не было! Из щекотливой ситуации первосвященника неожиданно выручил… сан: верующие и не слишком полицейские столь ретиво бросились к святому отцу за благословением, что буквально в считанные минуты омыли его руки искренними, благодарными поцелуями.
Нет, что ни говорите, а туалетное сознание во многом определяет стратегию государственного развития. Когда в начале 90-х годов в Литву один за другим начали приезжать скандинавские эксперты по безопасности атомных станций, однажды довелось подробно побеседовать с одним из них. Профессор из Норвегии скрупулёзно разобрал многочисленные минусы и единичные плюсы реакторов так называемого “чернобыльского типа”, проанализировал особенности строительства и эксплуатации Игналинской АЭС, сложности и ошибки в работе с персоналом станции и населением близлежащего города. Но завершил он свою в целом неутешительную экспертизу и вовсе безнадёжным выводом, адресованным не столько даже нынешней Литве, сколько нашему общему вчерашнему прошлому: “Я, честно говоря, вообще не понимаю, как можно всерьёз рассуждать об эксплуатации атомных станций, если вы до сих пор не научились обустраивать туалеты для кошек и собак?!..”
Вот и пожилой профессор-эмигрант из Греции, приехавший в Вильнюс в середине 80-х навестить своего однополчанина времён Второй мировой войны, о том же сокрушался: “Да какое же вы, ребята, светлое будущее строите, если в уборной у вас в ходу - пардон! - наждачная бумага?” Ирония момента состояла однако в том, что однополчанин-виленчанин работал тогда одним из руководителей как раз-таки небольшой фабрики по переработке бумажного вторсырья, то есть именно по изготовлению этой самой пресловутой туалетной бумаги, которая в этом доме вообще наличествовала. В отличие от других.
А вообще-то чем только не были общественные и домашние сортиры в наши недалёкие прежние и негрустные нынешние времена! Лично знаю звезду литовского рока, который, наверное, половину своей молодой жизни провёл в совмещённом санузле типичной крошечной “хрущёвки”. Часами сидел он там, укрываясь от гнева и суеты домашних, сначала с аккордеоном, потом с набором каких-то дудок и свистулек, затем с гитарой. Так и вырос, и музыке выучился. Его первую профессиональную кассету, выпущенную летом 1995 года, с полным правом можно было бы назвать “Песни на унитазе”... А на чём же ещё ему там было сидеть?
Другой юноша - ныне блистательный “золотой” выпускник школы - будучи лет четырёх от роду, самостоятельно выучился читать, сидя в импровизированном детском туалете тесной комнаты семейного общежития. Вундеркинда сажали на ведро, заботливо обложенное газетами - чтобы попку и ножки не холодило. Как вспоминают родители, мальчонка начал образование, разбирая коротенькие подписи под карикатурами, потом в ход пошли заголовки статей, фельетоны, политические обзоры, вести с полей...
Но совершенно неслыханную роль играл (а может, ещё играет?) сортир в семье двух весьма благополучных в прежние времена работников культуры. В неожиданно крошечном, но весьма уютном туалетике их дореволюционной просторной квартиры колени сидящего в позе задумчивости человека почти упирались во входную дверь. А на ней, на уровне глаз, из года в год неизменно висел очередной листок со списком более или менее глобальных семейных задач и планируемых свершений. Цели формулировались лапидарно: “побелить кухню”, “обновить обои в детской”, “поздравить маму”, “закупить картофель на зиму”, “заменить шпингалет на балконной двери” и т.п.
“Это имеет большой воспитательный эффект, - охотно пояснила солидная хозяйка дома, чьей рукой и писались эти пятилетние планы и более краткосрочные обязательства. - Каждый день листок многократно маячит перед глазами мужа, может, даже раздражает его, зато я точно знаю, что, в конце концов, всё будет исполнено по-моему. В противном случае я просто не возьму путёвки в черноморский дом отдыха от нашего творческого союза. Мне-то самой, признаться, совершенно всё равно, где отдыхать, но муж достаточно тщеславен, чтобы вот так, глядя на этот туалетный плакатик, постепенно приближаться к заветному летнему престижу, понемногу зачёркивая выполненные пункты”.
Вот так! Жанр “романа воспитания” изучают на любом провинциальном филфаке. “Туалет воспитания” - нечто новое в мировой семейной психологии.
К счастью, куда чаще место благословенного одиночества человека - “ни с чем не сравнимое место”, как называл его Андрей Белый - используется не для тупых нравоучений или лозунгов протеста, а для более полной и подчас остроумной релаксации. В разных домах множества городов бывшего СССР мне приходилось видеть там коллекции идиотских надписей и указателей советских времён, экзотические “колониальные картинки” от коробок с импортными сигарами или никогда не пробованными винами Южной Америки, многолетние подшивки “Крокодила” и первые портативные компьютерные игрушки, толстенные каталоги престижных западных фирм и таблицы с грамматическими формами изучаемого хозяевами иностранного языка. Одну уборную украшали слова подзабытого государственного гимна новообретшей независимость страны - его с удовольствием и без малейшего стеснения распевали оттуда не только малолетние хозяйские дети, которым его “в школе скоро сдавать”, но и просто гости. В каждом втором-третьем доме в туалете непременно найдётся пара хороших книг и вовсе не обязательно детективов. Кстати, можно сказать, что этот тон - кто ещё не знает или ищет оправдания своим слабостям - задал Э.Хемингуэй: первое, что он делал при всех своих перемещениях в пространстве, - прибивал книжную полку в уборной.
Известный литовский карикатурист по фамилии Варнас (Ворон значит в переводе) приспособил цепочку и грушу от сливного бачка вместо верёвочки, за которую по старинке дёргают колокольчик у входной двери. Правда, вместо ожидаемого туалетного водопада в ответ на подёргивание из-за двери раздаётся карканье “родственной” хозяину птицы.
Рассказывают, что известный московский физик, необыкновенный умница и крупный специалист в области атомной энергетики, имевший в советские годы достаточную популярность ещё на одном поприще - в качестве уникального киноартиста, которого природа наделила телом карлика, всю жизнь рисовал остроумные карикатуры, героем которых чаще всего изображал самого себя. Наибольшей популярностью в кругу ближайших друзей и знакомых пользовалась тематическая серия: карлик, штурмующий эверест унитаза...
Лет двадцать пять назад в одном из престижных “сталинских” домов в центре Вильнюса хозяева, люди весьма скромного достатка и невысоких должностей, задумали поменять прохудившуюся сантехнику. Время, как вы ещё, наверное, не забыли, было жесточайше дефицитное, и прежде всего на то, что нужнее всего людям каждый божий день - в том числе унитазы, конечно. Так что честными и не очень путями, по большому блату, хозяева достали-таки вожделенный новенький клозет. Не подошёл. Достали второй, третий - та же история. Пока длилась долгая туалетная эпопея, пристраивать ненужные нужники не было ни сил, ни времени, поэтому “дефицит” стал скапливаться в просторной прихожей. И вот в это-то необыкновенное и действительно ни с чем не сравнимое местечко повадились забегать друзья - дабы опрокинуть, сидя на унитазе, рюмочку-другую винца или водочки. Удовольствие, говорят, испытывали просто оргаистическое.
“Он поёт по утрам в клозете” - с этого ритуала начинается роман Юрия Олеши “Зависть”. Его главный герой - напомним - “один из замечательных людей государства”, директор треста пищевой промышленности, и его традиционная “утренняя песнь” - свидетельство жизнерадостного отношения к миру в целом и к естественным функциям своего организма в частности. Между прочим, совершенно верно подмечено, ведь часто, сидя на горшке, многие маленькие дети самозабвенно распевают. Радость самовыражения, так сказать, в максимально доступном пока объёме. Здоровая радость, просим заметить!
Вообще первый серьёзный переход от младенчества к детству у людей измеряется как раз-таки горшком. Стремление осознавать свои естественные потребности и есть признак взросления. А потом - нормального воспитания, когда подросток или взрослый, не чинясь и не комплексуя, может осведомиться о местонахождении туалета у учителя, случайного прохожего, шефа на службе и даже любимой девушки, если на свидании уж очень приспичит.
Строго говоря, степень “неприличния” туалетной темы всяк народ понимает по-своему. Японцы сочтут, что вы просто не побывали у них в гостях, если так и не заглянули в ходе визита в “кабинку задумчивости”. Посетить уборную в Стране восходящего солнца – значит оказать особое почтение хозяевам, чего они, разумеется, ожидают от каждого гостя.
Китай - страна тысячелетних традиций и тысячелетней же строжайшей бюрократии. Ещё в XI веке поэт и политик Оуян Сю безо всякого стеснения писал, что свои лучшие произведения создал верхом на седле, лёжа на изголовье и сидя в туалете. В нынешнем Пекине (где, кстати, по рассказам бывалых людей, с чистыми бесплатными общественными уборными нет никаких проблем) в мужском отсеке непременно имеется особо выделенное место для чиновничьего вдохновения. Внутри двухзального помещения с минимумом удобств - наклонный жёлоб для нужды малой и дырки в цементном полу для большой - возвышается, как правило, единственный сверкающий белизной унитаз, предназначенный исключительно для ответственных работников. Неважно, занят “трон” или нет, простым смертным и в голову не приходит на него посягать. Опис?вший эти премудрости в интеллигентной питерской газете “Час пик” современный путешественник Евстафий Худеньков замечает, что лишь однажды увидел стульчак занятым - с книжкой и карандашом в руках на нём восседал человек в поношенном френче с подвёрнутыми манжетами. Он справлял нужду, не отрываясь от ответственной работы.
Есть в Китае и платные туалеты - что-то вроде наших первых перестроечных времён. В них достаточно чисто, уже имеются отдельные кабинки с дверями и унитазами, предназначенными для всех, а не только для начальников. Здесь всегда горит свет (в бесплатном туалете он даже не предусмотрен), и при входе без просьбы выдают сантиметров пятнадцать туалетной бумаги.
Но сто очков форы даст, по мнению Худенькова, уличной китайской уборной гостиничная. В Пекинской “Шангри-ле” туалет снабжён специальным туалетным мальчиком-боем, который, приветствуя гостей по-английски, радостно осведомляется, какую именно потребность пришёл удовлетворить клиент. А проведя гостя к нужной кабинке, бой из-за дверей развлекает его разговором о достопримечательностях китайской столицы. И если вы ещё не побывали в Императорском дворце или мавзолее Мао Цзэдуна, бой искренне огорчится. Здесь же, в туалете, можно также почистить одежду, купить карты города и получить массу полезных для путешественника сведений.
В соседней Монголии другие привычки. Полностью кочевой в недавнем прошлом народ и по сей день относится к проблеме отправления естественных надобностей с изрядной долей простоты и созерцательности. Одетые в длинные, до пят, стёганые тулупы мужчины могут присесть “одинокой юртой” в любом понравившемся месте - хоть на перроне многолюдного вокзала - и счастливы!
Грешным делом, мне давно хотелось знать, как выглядели веке эдак в XVII - XVIII, пышно убранном и богато костюмированном, европейские придворные уборные. Куда, как шутили в народе, сам царь пешком ходил? Оказалось - не ходил. Чаще всего за ним, как за малым дитём, носили... Известный исторический факт, что под нужник умной, но взбалмошной и своенравной Екатерины II был переоборудован трон порабощённых польских королей. Именно сидя на нём и отдала Богу душу русская императрица в 1796 году.
И чем дальше в европейскую глубь веков, тем мрачнее и зловоннее. Французские историки, например, не скрывают, что главной бедой великолепного Лувра (как, впрочем, и всей французской столицы) было омерзительное отсутствие элементарных канализационных удобств. Бархатно-кружевные кавалеры предпочитали для облегчения подворотни или просто углы потемнее. А затянутые в корсеты жеманные красавицы, то и дело падавшие в обморок по причине особо развитой чувствительности, стойко переносили это естественное амбре. К тому же в век деликатесных излишеств в порядке вещей было попросить своего кавалера любезно поставить ежевечернюю очистительную клизму. Придворный этикет это вполне допускал.
По сей день, ведя экскурсии по старинному замку на Луаре - первой летней резиденции французских королей, лукавый экскурсовод с удовольствием покажет туристам кухню, через которую для удобства повара и посудомоек протекает река, апартаменты первой официальной фаворитки, второй, третьей... Туристы, понятное дело восклицают: «Ох! Ах! Ну и красотища! Что за вольные нравы!» Но, завершив показ, в самый разгар этих вздохов, ироничный чичероне как бы ненароком озадачивает своих слушателей вопросом: “А заметили ли вы, любезные, что мы с вами во всём этом средоточии удовольствий не нашли нигде элементарного туалета?” “И вправду - хи-хи! - не сыскали”. “Так вот в чём кроется секрет... - экскурсовод выдерживает последнюю победную паузу, - ...секрет изобретения крепчайших французских духов!”
Черту под нашим небольшим историческим экскурсом пусть подведёт авторитетный немецкий историк Эдуард Фукс. Вот цитата из его знаменитой, столетней давности “Истории нравов”. “Царствовавший в эпоху абсолютизма стиль барокко - это художественная формула величия, позы, представительности. Дворец здесь уже не крепость, а низведённый на землю Олимп, где всё говорит о том, что здесь обитают боги... Каждая услуга, оказываемая государю с момента его пробуждения и до минуты погружения в сон, обставлена чопорным, до мельчайших подробностей предусмотренным церемониалом. И таким образом самое ничтожное действие превращается в акт первостепенной государственной важности, а любая самая противная услуга лишается её унизительного характера. Так ежедневный присмотр за уборной французских королей трактовался в ту пору как особо почётная должность и исполнялся доподлинным герцогом. В то время как, например, один из “небожителей” - Людовик XIV - сам не умел ни читать, ни писать...”
Совершенно в противоположную сторону поразили лично меня старинные туалетные апартаменты - другого слова и не подберёшь - в изумительном немецком городе Любеке, матери городов средневекового Ганзейского союза. После официального приёма у мэра города нашу многочисленную разноязыкую европейскую делегацию пригласили поужинать в самый старый ресторан, вот уже несколько столетий принадлежащий гильдии моряков. Сидя за длинными дубовыми столами, отгороженными друг от друга резными деревянными перегородками, попивая традиционное пиво, и две, и три, и четыре сотни лет тому назад капитаны кораблей собирали здесь команду для очередного плавания, вернувшиеся праздновали благополучное возвращение в родной порт и горевали о тех, кто сгинул в морских глубинах. Находясь тут, легко было представить себе подробности этой давно ушедшей жизни - интерьер ресторана с немецкой тщательностью был сохранён в полной своей аутентичности. И блюда подавали тоже старинные, приготовленные по сохранившимся рецептам гильдии. Оказавшаяся по соседству профессор права из Берлинского университета с любопытством выясняла у официантов кулинарные подробности, охотно пересказывала их окружающим - сама она тоже оказалась в этом престижном ресторане впервые.
Мы могли ещё вволю наслаждаться стариной и изысканной кухней, но профессорша нынче же вечером должна была, сидя за рулём автомобиля, пересечь чуть ли не пол-Германии, чтобы глубокой ночью оказаться в Берлине. Почти попрощавшись со всеми, она незаметно отлучилась вглубь ресторана, в известное место - “на дорожку”. А когда вернулась, глаза её как-то взволнованно сверкали. Куртка её лежала рядом со мной, и вообще мы достаточно успели познакомиться в дни завершившейся конференции, так что она интимно шепнула мне на ухо на прощание: “Вы непременно должны побывать т а м! Уверяю вас - не пожалеете». И я не пожалела.
За массивной резной дверью передо мной предстала просторная комната, обитая роскошным гобеленом. Две её стены украшали огромные зеркала в массивных золочёных рамах. Изящно задрапированные окна с широкими мраморными подоконниками играли роль курительных и туалетных столиков в этом будуарном преддверии собственно туалета. К месту здесь были и несколько мягких кресел: запыхавшиеся дамы - неужто жёны обыкновенных моряков? - могли здесь перевести дух, поправить платье и причёску, покурить да и просто посплетничать всласть в отсутствие мужчин. А на прозаическую суть заведения ненавязчиво намекали чуть поднимавшиеся кверху ступени. Там, за второй дверью, всё было выдержано в том же будуарном стиле, но в гобеленово-мраморную отделку хозяева органично вмонтировали наисовременнейшую немецкую сантехнику.
Вообще туалеты Германии - общественные и частные - поражают аптекарской чистотой. Чисто и безопасно даже в традиционно «злачных» местах любого города. На огромном железнодорожном вокзале Франкфурта-на-Майне или кишащем панками, наркоманами и клошарами вокзале Гамбурга кабинка туалета открывается монеткой, и пока вы внутри, никому эту дверь не распахнуть. Кстати, именно по туалету, а не по карте вин или чему-либо немцы определяют, стоит ли вообще заглядывать в тот или иной ресторан. «Если в туалете порядок, значит, и в кухне можно быть уверенными», - считают они.
Бывалый по заграницам народ рассказывает, что в Скандинавии, например, сантехника, да и вообще помещение ванной и туалета, как нигде, рассчитано на отдых и расслабление: у всякого крана, кроме основного, есть ещё и массажный режим, вокруг изобилие полотенец, шампуней, бальзамов, притирок и дезодорантов для всех частей тела. Московскую художницу-керамистку, объехавшую чуть ли не полмира, надолго потрясло наличие мягкого биде в обычном финском поезде.
В Америке санузел - место нарочито престижное, с дорогими кранами, облицовкой и многочисленными зеркалами. В хорошем отеле просто обязателен набор массажных душей, биде и телефон в сортире. Но поведавшая об этих благах приятельница, доктор наук, тут же заметила, что всё же гораздо больше её поразил не заокеанский шик, а туалет и ванная в небольшой альпийской деревушке. Хозяева дома - самые настоящие крестьяне, державшие несколько коз и коров, иногда дополнительно подрабатывали тем, что сдавали несколько комнат участникам проходивших неподалёку научных семинаров. Чистота и даже какой-то незабываемый лёгкий аромат, исходившие в том доме от «мест общего пользования», произвели на мою учёную знакомую неизгладимое впечатление.
Но вернёмся в Америку. Ещё в 60-е годы мне запомнилась фраза, вычитанная в одном путевом очерке. Путешественников-мужчин порадовала остроумная находка владельцев частного придорожного сортира. Вместо традиционных для тогдашнего СССР одёргивающих лозунгов типа «Не сорить!» там была приколота к двери весёленькая записка: «Мы не писаем в ваши пепельницы - не бросайте, пожалуйста, окурков в наши писсуары!» Шутка действовала безотказно: там было не просто чисто, а безупречно чисто, как выражаются нынче в рекламных целях.
С королевских времён в лучшую сторону значительно изменилось положение и в Париже. Металлизированные, обтекаемых форм, чем-то похожие на спускаемые аппараты космических кораблей, передвижные кабинки туалетов разбросаны по всему городу. У входа в метро, в пределах видимости, два-три обязательно. За две монеты, опущенные в прорезь, отъедет полукруглая входная дверь и потом плотно-плотно за вами закроется. Чистота внутри идеальная, запах - как в хорошей парфюмерной лавке, спуск воды автоматический, так что не ищите никаких педалей, кнопок и верёвочек.
Лучший туалет бывшего СССР можно было посетить в Минске, в фойе главного городского кинотеатра. Здесь всегда было чисто, светло, просторно. И дополнительная радость - в него пускали не только «обилеченных» зрителей, но и просто зашедших по нужде людей с улицы. А самый важный туалет страны располагался аккурат рядом с Красной площадью Москвы - в полуподвале Музея В.И.Ленина. Был он исполинских размеров, но такой чистый и ухоженный, что сюда без боязни можно было зайти с самыми малыми детишками, тем более что вокруг-то и Кремль, и ГУМ, и мавзолей - сплошные советские соблазны. Народу всегда толпы, детей множество - всем надо отдохнуть-облегчиться. Жаль только, что об этом привилегированном - без денег и без очереди, потому что весь этот музей можно было обойти бесплатно - сортире знали тогда немногие. Теперь, наверное, халява и вовсе «накрылась».
Как особо экзотическое воспоминание уже много лет берегу в памяти туалет одной ленинградской коммуналки. Оборудованный в одной из старинных комнат, он был поистине дворцовых размеров - метров 20-30, с мраморным полом и лепниной по потолку. Чтобы посетитель не чувствовал себя слишком одиноко и неприкаянно, восседая посреди этой помпезной площади (всё-таки монголы в Петергубрге и по сей день редкость), над унитазом чья-то заботливая рука дополнительно сколотила незатейливую фанерную будочку - просто для уюта.
Понятное дело, отношения в каждом доме со своей уборной интимные. Отсюда - многочисленные эвфемизмы, применяемые для семейного обозначения «ни с чем не сравнимого места». Тут тебе и «домик сказок», и «изба-читальня», и «хорошее местечко». В одной семье - неважно, дома или на отдыхе - он всегда называется «песочек», по аналогии с миром зверей. В другой - «Иван Степаныч», по имени героя яркого социального полотна, украшающего дверь заведения. На специфическом языке экскурсоводов-профессионалов сортир частенько обозначается как «домик неизвестного архитектора». Это, конечно, на всякий случай, нужно знать всем.
А вот следующее знать, может, и не нужно, но интересно.
Французское слово toilette означает... “маленький холст”, то есть тряпочку, которой прикрывали туалетный столик с зеркалом, пудреницей, коробочкой румян и прочими дамскими причиндалами. В старых литовских словарях - не забудем, что этот язык как бы прадедушка русского - первые три значения широко употребляемого сегодня слова tualetas тоже связаны с украшением и одеванием себя, и только четвёртое с тем, о чём вся эта статья. Другое прижившееся у нас, тоже французское, слово sortir означает “выходить”, “выбывать из”. Нередко название образуется от понятия “нужда” (например, в русском) или “то, что торопит, погоняет” (древнеиндийск.), или “острое желание, стремление” (древневерхненемецк.), или “приседать, опускаться” (литовское tupykla). Словом, любой народ наблюдателен, и все, как видите, по-своему правы.
Сведения о прочих, не упомянутых нами здесь психологических, технических и лингвистических особенностях этого достижения человеческой цивилизации, можно при желании почерпнуть у Марциала, Аристофана, Менандра, Рабле, Гюго, Свифта, Генри Миллера, Пушкина, Достоевского, Гиляровского... И, не впадая в ложную скромность, будем помнить, что уровень развития любого народа или государства измеряется, по мнению мудрейших, состоянием трёх вещей - туалетов, библиотек и кладбищ. Причём именно в этой последовательности.
