Создатель сравнительной эмбриологии - Статьи об истории

Карл Эрнст, или, как его называли в России, Карл Максимович Бэр, - выдающийся биолог, создатель современной сравнительной эмбриологии. Родился 28 февраля 1792 г. в местечке Пип, в Гервенском округе Эстляндской губернии. Отец Бэра, Магнус фон Бэр, принадлежал к эстляндскому дворянству и был женат на своей двоюродной сестре Юлии фон Бэр. По происхождению он был эстонец. Ребёнком он собирал раковины и так старательно их прятал, что и сам не мог потом найти. Сначала он мечтал стать врачом потом – военным.

Раннее детство К. М. Бэр провёл в имении своего бездетного дяди, где он был предоставлен самому себе. Семилетним мальчиком Карл Бэр не только не умел еще читать, но и не знал ни одной буквы. Впоследствии он очень был доволен тем, что «не принадлежал к числу тех феноменальных детей, которые из-за честолюбия родителей лишаются светлого детства».

Затем с Карлом занимались домашние учителя. Он обучался математике, географии, латинскому и французскому языкам и прочим предметам. Одиннадцатилетний Карл уже ознакомился с алгеброй, геометрией и тригонометрией.

В августе 1807 года Карла отвезли в дворянскую школу при городском соборе в Ревеле (Таллин). После расспросов, имевших вид экзамена, директор школы определил его в старший класс (прима), приказав ему посещать в младших классах лишь уроки греческого языка, в котором Бэр был совсем не подготовлен.

В первой половине 1810 года Карл окончил курс школы и поступил в Дерптский (Юрьевский) университет. В Дерпте Бэр решил избрать медицинскую карьеру, хотя, по собственному признанию, он сам хорошо не знал, почему делает этот выбор.

Когда в 1812 году последовало вторжение Наполеона в Россию и армия Макдональда угрожала Риге, многие из дерптских студентов, в том числе и Бэр, отправились, как истинные патриоты, на театр военных действий в Ригу, где в русском гарнизоне и в городском населении свирепствовал тиф. Заболел тифом и Карл, но перенёс болезнь благополучно.

В 1814 году Карл Бэр выдержал экзамен на степень доктора медицины. Им была представлена и защищена диссертация «Об эндемических болезнях в Эстляндии». Но всё же осознавая недостаточность полученных знаний, он попросил отца отправить его для завершения медицинского образования за границу. Отец дал ему небольшую сумму, на которую, по расчётам Бэра, он мог прожить года полтора, и такую же сумму предоставил ему заимообразно его старший брат.

Осенью 1815 года Бэр, собрав пожитки, пешком отправился в Вюрцбург к известному ученому — Деллингеру, которому вручил, вместо рекомендательного письма, пакетик мхов, объяснив свое желание заниматься сравнительной анатомией. Деллингер рассматрел мхи, поднял голову, посмотрел несколько минут на Бэра и сказал медленно и спокойно: «Да к чему вам лекции? Принесите сюда какое-нибудь животное и анатомируйте его». Бэр ожил: только этого ему и нужно было. На следующий же день он явился к профессору с пиявкою из аптеки и под руководством старого учёного принялся за препарирование. Таким путём он изучил самостоятельно строение различных животных, причём Деллингер сидел тут же в комнате, занимаясь своим делом, и время от времени делал указания своему новому ученику, давал ему те или другие книги. Всю свою жизнь Бэр хранил благодарность Деллингеру, который не жалел ни времени, ни труда для его обучения.

Когда денежные средства Карла Бэра подходили к концу, он обрадовался предложению профессора Бурдаха поступить к нему прозектором на кафедру физиологии в Кёнигсбергском университете. С этих пор преподавательская и научная деятельность Карла Бэра вошла в свою постоянную колею. Он руководил практическими занятиями студентов в анатомическом театре, читал курсы по анатомии человека и антропологии и находил время подготавливать и публиковать специальные самостоятельные работы. Бэр читал студентам лекции плохо: слабым голосом произносил несколько фраз, а потом вдруг резко вскрикивал. Весельчаки уверяли, что он делает это нарочно, чтобы студенты не засыпали.

В 1819 году Карлу Бэру удалось получить повышение: его назначили экстраординарным профессором зоологии с поручением приняться за устройство при университете зоологического музея. Вообще, этот год был счастливым в жизни Бэра: он женился на одной из жительниц Кёнигсберга Августе фон Медем и, таким образом, казалось, окончательно прикрепился к Кёнигсбергу, тем более, что связи его с родиною, Эстляндией, постепенно ослабевали и порывались. В 1820 году умерла его мать, а в 1825 году последовал за нею и отец.

Постепенно в Кёнигсберге Бэр сделался одним из видных и любимых членов интеллигентного общества — не только в кругу профессоров, но и во многих семействах, не имевших прямого отношения к университету. Прекрасно владея немецким литературным языком, Карл Бэр писал иногда и немецкие стихи, притом весьма недурные.

В 1826 году Бэр был назначен ординарным профессором анатомии и директором анатомического института с освобождением от лежавших до сих пор на нем обязанностей прозектора.

Автором теории типов, основанной на сравнительно-анатомических данных, по праву приоритета, считается Жорж Кювье, опубликовавший свою теорию в 1812 году. Бэр самостоятельно пришёл к подобным же выводам, но напечатал свой труд лишь в 1826 году. Однако теория типов имела бы значительно меньшее значение, если бы она основывалась исключительно на анатомии и не была подкреплена данными истории развития организмов. Последнее и было сделано Бэром, и это даёт ему право считаться наряду с Кювье основателем теории типов.

В 1826 Бэр был избран членом корреспондентом, а в 1828 – ординарным академиком Петербургской АН. В 1828 г. он опубликовал работу "История развития животных", где установил некоторые правила, по которым развиваются зародыши. Позже эти правила стали называть "законом Бэра".

В 1829 г. Карл Бэр был приглашён академиком в Петербургскую АН; но уже в 1830 по семейным обстоятельствам сложил с себя звание академика и возвратился в Кёнигсберг.

Научные занятия Бэр продолжал с необыкновенным рвением, исследуя преимущественно историю развития различных животных. Он сидел над микроскопом целыми днями и, в конце концов, сильно расстроил свое крепкое от природы здоровье.

В 1837 г. в Архангельске выяснилось, что шхуна «Кротов» настолько мала, что не сможет принять всех участников экспедиции, а тем более живую корову, которую Бэр намеревался взять в качестве запаса свежего мяса. Впоследствии он не без юмора писал, что «с таким же успехом можно было погрузить «Кротова» на корову». Вышли из положения, договорившись с одним из поморов, направлявшимся на Новую Землю, взять часть членов экспедиции на свою ладью.

Его первое путешествие на Новую Землю продолжалось четыре месяца. К. М. Бэр был первым натуралистом, посетившим эти острова. Он предпринял за счёт правительства несколько путешествий для исследования России, и результаты их публиковал частью в «Memoires», частью в «Bulletin» петербургской Академии наук.

С 1851 года начинается ряд путешествий Бэра в разные места России, предпринятых с практическими целями и вовлёкших Бэра, кроме географических и этнографических исследований, в область прикладной зоологии. Он провёл экспедиции на Чудское озеро и берега Балтийского моря, на Волгу и Каспийское море. Его «Каспийские исследования» в восьми частях, весьма богаты научными результатами. В этом сочинении Бэра более всего интересна восьмая часть — «О всеобщем законе образования речных русел». Речь идет о замечательном явлении, получившем впоследствии название закона Бэра, под этим именем оно вошло в учебники географии.

Бэр при своих многочисленных путешествиях не мог не заметить, что у русских рек правый берег (если смотреть по направлению течения реки) обыкновенно высок, а левый низок. Думая о причине этого явления, он пришёл к следующей теории. Если текущая вода направляется приблизительно параллельно меридиану, от экватора к полюсу, то вследствие вращения земного шара от запада к востоку вода, принося с собою большую скорость вращения, чем в северных широтах, будет с особенной силой напирать на восточный, то есть правый берег, который поэтому и будет более крутым и высоким, чем левый.

В 1841-1852г.г. он преподавал физиологию в Медико - хирургической Академии. Бэр – один из учредителей Русского географического общества.

К. М. Бэр являлся прекрасным популяризатором науки и, в частности, антропологии и зоологии. Он написал ряд блестящих популярных статей для широкой публики.

К. М. Бэр был чрезвычайно жизнерадостный человек, очень любивший общение с людьми и сохранивший эту черту до самой смерти. Несмотря на всеобщее преклонение и восхищение перед его дарованием, он был чрезвычайно скромен и многие свои открытия, как, например, открытие яйца млекопитающих, приписывал исключительно острому зрению в годы своей юности.

Были, конечно, у Бэра и недостатки – например, некоторая обидчивость, объясняемая сильно развитым самолюбием, – но эти недостатки никогда не вели его к поступкам, которые можно было бы назвать дурными и ничем не оправдываемыми. К недостаткам его относилась и нерешительность, которую он иногда обнаруживал при решении практических вопросов своей жизни и карьеры: так, он то старался пристроиться в Германии, то опять, без всяких видимых причин, рвался в Россию, то снова стремился в какой-нибудь из немецких городов; при переговорах относительно занятия той или другой кафедры (например, в Дерптском университете, который неоднократно звал его к себе) трудно было добиться от Бэра раз и навсегда определенного ответа, что не могло не раздражать лиц, ведших с ним эти переговоры, и так далее. Это все достаточно объясняется непрактичностью Бэра в житейских делах.

Кроме интереснейших общих выводов, эмбриологические труды Бэра богаты и фактическими открытиями капитального значения. Из этих открытий на первом месте следует поставить открытие в 1826 году яйца млекопитающих. Это открытие было им обнародовано в форме послания на имя Санкт-Петербургской академии наук, которая избрала его своим членом-корреспондентом.

Другая очень важная находка, сделанная Бэром, — это открытие спинной струны, основы внутреннего скелета позвоночных. Ему же эмбриология обязана первым вполне ясным и детальным описанием развития плодовых оболочек (амниона и аллантоиса), усовершенствованием знаний о зародышевых пластах, описанием образования головного мозга из пузырей, образования глаза в виде выпячивания из переднего мозгового пузыря, развития сердца и так далее. Словом, при своём огромном теоретическом значении «История развития животных» является настоящей сокровищницей фактических открытий.

Как и всё, к чему прикасался его удивительный ум, К. М. Бэр понимал антропологию широко и всеобъемлюще, - как познание всего, что касается физической природы человека, его происхождения и развития человеческих племён. Сам К. М. Бэр много работал в области физической антропологии и, в частности, в области краниологии - учения о черепе, а предложенная им унифицированная система измерений и краниологической терминологии позволяет считать его "Линнеем краниологии". Он же положил начало краниологическому музею Академии наук, который является одной из богатейших коллекций этого рода в мире.

Внешние почести его не прельщали. Он был убеждённым врагом титулов и никогда не именовал себя "тайным советником". За время его долгой жизни ему пришлось поневоле присутствовать на многих юбилеях и торжествах, организуемых в честь него, но всегда он был ими недоволен и чувствовал себя жертвой. "Гораздо лучше, когда тебя бранят, тогда по крайней мере можно возражать, а при похвалах это невозможно и приходится выносить всё, что над Вами делают", - сетовал К. М. Бэр. Зато он очень любил устраивать празднества и юбилеи другим.

Заботливое отношение к чужим нуждам, помощь в несчастье, участие в восстановлении приоритета забытого учёного, восстановление доброго имени несправедливо пострадавшего человека, вплоть до помощи из личных средств, - были обычным явлением в жизни этого большого человека. Так, он взял под свою защиту Н. И. Пирогова от нападок прессы и личными средствами помог венгерскому учёному Регули закончить свои научные работы. К. М. Бэр был большим врагом чиновничьей бюрократии. Его всегда возмущало барское снисходительное и кичливо-спесивое, презрительное отношение к "простолюдину". Он всегда пользовался случаем, чтобы оттенить заслуги простого народа в деле научного исследования своей страны. В одном из своих писем к адмиралу Крузенштерну он писал: "Простонародье почти всегда пролагало путь научным изысканиям. Вся Сибирь с её берегами открыта таким образом. Правительство всегда только присваивало себе то, что народ открывал. Таким образом присоединены Камчатка и Курильские острова. Только позже они были осмотрены правительством... Предприимчивые люди из простонародья впервые открыли всю цепь островов Берингова моря и весь русский берег Северо-Западной Америки. Смельчаки из простонародья впервые прошли морской пролив между Азией и Америкой, первыми нашли Ляховские острова и много лет посещали пустыни Новой Сибири до того, как об их существовании что-либо знала Европа... Всюду со времён Беринга научное мореходство только следовало по их стопам...".

К. М. Бэр очень любил цветы и детей, о которых он говорил, что их голоса "для меня прекраснее, чем музыка сфер". В личной жизни он отличался большой рассеянностью, с чем связано много анекдотических случаев в его жизни. Однако в своих научных занятиях он отличался исключительной тщательностью и требовательностью.

Обладая слабым голосом, он не был ни оратором, ни искусным лектором. Но его письменная речь была безукоризненно изящна, и ей мог бы позавидовать даже писатель.

Он был большим знатоком истории и литературы и написал даже несколько статей по мифологии.

Для Петербургской лаборатории он собрал огромное количество разнообразных зародышей. Сравнив их между собою, он обнаружил, что в начальной стадии развития все они одинаковы. Позднее он создал основы сравнительной эмбриологии.

Результатом экспедиций 1837 - 1840 г.г. в арктические страны и в район Каспийского моря стали труды по ихтиологии.

В своём трёхтомнике "Об истории развития животных" Бэр придал эмбриологии сравнительный характер.

Карл Бэр принимал деятельное участие в создании и организации Русского энтомологического общества и стал его первым президентом. Хотя Бэр и пользовался общим уважением и не имел недостатка в дружеском обществе, но жизнь в Петербурге была ему не особенно по душе. Поэтому он искал возможности оставить Петербург и уехать куда-нибудь доживать на покое остаток своей жизни, отдаваясь исключительно своим научным склонностям, без всяких официальных обязанностей. В 1862 году он вышел в отставку, при этом был избран почётным членом Академии

О частной жизни Бэра в течение его долгого пребывания в Петербурге имеется весьма мало сведений. В своей автобиографии он заканчивает свои личные воспоминания 1834-м годом; в других источниках также нет никаких сколько-нибудь подробных данных в этом отношении.

Вот как характеризует Бэра профессор Грубе, близко его знавший: «Внешность его не имела ничего величественного и статного; он мало заботился о своей одежде и осанке. Черты его удлиненного лица, увенчанные широким и выпуклым лбом, были тонки; рот, очерченный несколько резко, становился ещё резче, когда Бэр старался выразить что-нибудь особенно точно или выставить что-нибудь на вид. Его светлые большие глаза, составлявшие контраст с тёмными волосами, могли метать искры, когда он был раздражён, – а раздражался он в свои молодые годы довольно легко и был даже вспыльчив. Он вполне был мыслителем, обращающим мало внимания на внешний мир; отсюда проистекала его рассеянность, проявлявшаяся весьма нередко; но ведь астроном Медлер, которого часто упрекали в таком же недостатке, не без основания отшучивался, говоря, что рассеянностью называют обыкновенно сосредоточенность.

Памятник Бэру в АН Санкт-Петербурга.

Бэр был натурой в высшей степени правдивой и благородной, восприимчивой и отзывчивой; он не настолько углублялся в свои занятия, чтобы не помочь, по силам, людям, находящимся в стеснённом положении, и не забывал никогда об общем благе. Это доказывается и его ободряющей публичной деятельностью в Кёнигсберге во время холеры и его долголетним участием в учреждениях, помогавших бедным. Будучи сторонником мягкого образа действий, он, однако, не боялся борьбы, когда видел нарушение истины или права; и в этой борьбе он выказывал столько диалектического искусства, ловкости и терпения, что читать его полемические статьи – истинное удовольствие… Все отличия и почести не могли сделать Бэра высокомерным; в его присутствии всякий чувствовал себя легко…».

18 августа 1864 года в Санкт-Петербургской академии наук состоялось торжественное празднование его юбилея. Император пожаловал юбиляру пожизненную ежегодную пенсию в 3 тысячи рублей, а при Академии наук была учреждена Бэровская премия за выдающиеся исследования по естественным наукам. Первыми лауреатами этой премии были молодые русские эмбриологи А. О. Ковалевский и И. И. Мечников - гениальные создатели сравнительной эволюционной эмбриологии.

По случаю 50-летнего юбилея научной деятельности К. М. Бэра Российская Академия наук преподнесла ему большую медаль с барельефным изображением его головы и надписью вокруг неё: "Начав с яйца, он показал человека - человеку".

После юбилея Карл Бэр посчитал свою петербургскую карьеру окончательно завершённой и принял решение перебраться в Дерпт, так как, уехав за границу, он был бы слишком удалён от своих детей. Семья Бэра к этому времени сильно сократилась: единственная дочь его Мария вышла замуж в 1850 году за доктора фон Лингена, а из шести его сыновей остались в живых лишь трое; жена Бэра умерла весной 1864 года. Разные хлопоты с петербургскими делами, приведение в порядок и отправка богатой библиотеки и коллекций Бэра затянула переезд его в Дерпт более чем на два года, так что только в начале лета 1867 года он переселился наконец в родной университетский город.

Престарелый учёный продолжал и здесь, на покое, интересоваться наукой. Он готовил к печати свои неопубликованные работы и по возможности следил за успехами других. Ум его был всё так же ясен и деятелен, но физические силы стали всё более и более изменять ему. Из-за ослабления зрения в конце жизни он не мог работать с микроскопом и не мог писать. Правым глазом он почти ничего не видел уже по прибытии в Дерпт; левый глаз также видел плохо, так что Бэр должен был пользоваться услугами чтеца и писца под диктовку. Особенно тягостны были полуслепому старику долгие зимние месяцы, когда так мало света, и без того уже все более ускользавшего от его глаз. Ноябрь был ему всего более ненавистен; по свидетельству одного из его биографов, Бэр писал однажды своей дочери, не теряя добродушного юмора и в этом тяжелом положении, что ноябрь совершенно бесполезен и его следовало бы уничтожить. Зато весна чрезвычайно его радовала; особенно любил старик цветы, за которыми тщательно ухаживал в садике, примыкавшем к его дому.

Он вставал, как многие старые люди, довольно рано утром; если это было летом, то он что-нибудь делал в саду, – или же ходил взад и вперёд по кабинету, обдумывая то, что собирался диктовать писцу, который являлся в десять часов. Диктование продолжалось до часа дня, затем следовал отдых, а в два часа подавался обед. После обеда Бэр обыкновенно спал, а от пяти до семи часов заставлял читать себе вслух; за вечерним чаем сестра или внуки читали ему газету. По воскресеньям к ним заходили иногда близкие знакомые – профессора Штида и Энгельгардт. Кроме того, вечером по средам у Бэра собиралось общество – кружок дерптских профессоров; велась оживленная беседа, в которой престарелый хозяин принимал деятельное участие; иногда читались рефераты по разным научным вопросам, причём изредка и сам Бэр читал небольшие доклады, продолжавшиеся не более двадцати минут. Несколько раз он отважился даже читать публичные лекции, сделался известным всему городу и приобрёл себе массу друзей и почитателей.

Но смерть подкрадывалась к нему все ближе и ближе. Он чаще прихварывал, хотя никогда не болел подолгу. Менее чем за неделю до своей смерти он принимал ещё в среду гостей. В пятницу он простудился, захворал и в понедельник слёг, а во вторник 16(28) ноября 1876 года Карл Бэр тихо, как будто уснул, скончался в Дерпте. Через десять лет граждане города, в котором родился, учился, жил и умер великий учёный, воздвигли ему памятник. Памятник работы академика Опекушина изображает Бэра сидящим в кресле, с развернутою книгою на коленях и со взором, задумчиво устремленным вдаль.

К. М. Бэр был одним из крупнейших зоологов мира. Своей деятельностью он положил начало новой эры в науке о животных и этим оставил неизгладимый след в истории естественных наук Имя Бэра упоминается в каждом университетском курсе зоологии как имя одного из величайших корифеев науки.

Именем Бэра названы: горы Бэра (Таймыр, берег Х. Лаптева), остров Бэра (Таймырский залив), мыс Бэра (Новая Земля).

Однажды он сказал:

Я всегда был преисполнен желания не говорить ничего такого, чего бы я не мог доказать.
Меня удивительно привлекает всё таинственное, будь оно в природе или в истории человечества.
Наука вечна в своём источнике, не ограничена в своей деятельности ни временем, ни пространством, неизмерима по своему объёму, бесконечна по своей задаче ...

Рассказывают, что …

Известный зоолог Бальфур говорил, что все исследования по эмбриологии позвоночных, которые вышли после Карла Бэра, могут рассматриваться как дополнения и поправки к его труду, но не могут дать ничего столь нового и важного, как результаты, добытые Бэром.
Один из учеников Бэра, профессор Грубе, говорит: «Если мы захотим охарактеризовать научные работы Бэра, произведенные в Кёнигсберге, сравнительно с петербургскими, то можно будет сказать, что в первом из этих городов он занимался изучением микрокосма, а во втором – макрокосма».
Что касается религии, то мнения лиц, знавших Бэра, разделяются. Некоторые утверждает, что Бэр был ортодоксальным верующим. Другие же возражают против этого. По некоторым данным, Бэр был склонен к пантеизму. Один автор приводит в одном немецком журнале письмо Бэра к Блазиусу, свидетельствующее о том, что Бэр был вообще деистом, но далек от ортодоксальности.
Помимо теоретического естествознания, Бэр занимался также и прикладным. Не довольствуясь усилиями по распространению науки в России, он хотел быть непосредственно полезным русскому народу, и вот почему он охотно взялся за руководство экспедициями для изучения рыболовства.

Равным образом Бэр участвовал и в работах по охране сельского хозяйства от вредных насекомых и написал несколько относящихся сюда статей; также писал он и статьи по разведению полезных растений (например, квинои – американского растения, употребляемого в виде хлеба).

В России принято считать «Карла Максимовича» Бэра в числе русских учёных, немцы же считают его своим. Уроженец одной из русских провинций, хотя и населённой не русскими, а преимущественно эстонцами и немцами, Бэр считал Россию настоящим своим отечеством и, как видно из его биографии, неоднократно стремился в Россию, несмотря на вполне благоприятные условия, какими он был обставлен, например, в Кёнигсберге. Тем не менее, он в течение всей своей жизни, большую часть которой он провёл на русской территории, не выучился русскому языку настолько, чтобы владеть им для чтения лекций, публичного произнесения речей или прений на диспутах. Будучи студентом во время войн с Наполеоном I, Бэр писал восторженные гимны по поводу русских побед и в честь императора Александра I; но не менее горячо относился он и к прусским победам в 1870 году над французами и отозвался веселою эпиграммою на известие о взятии Меца, которое привело в восторг всех немцев не только в Германии, но и в прибалтийских провинциях России. На старости лет он стремился в Германию из Петербурга. Все эти данные только на первый взгляд противоречат одно другому: необходимо отличать Бэра как немца по рождению от Бэра-гражданина. Как член немецкой семьи, выросший и воспитанный исключительно в среде немецкой и получивший и полное научное образование, и первую служебную должность в Германии, Бэр, естественно, был, прежде всего, немцем и остался им на всю жизнь, несмотря на звание русского академика. С этой точки зрения нельзя без натяжек причислять его к русским учёным, если уж необходимо разделять науку по национальностям. Лучшая пора его научной деятельности протекла за границею, когда он был кёнигсбергским профессором и, по его собственному выражению, «прусским патриотом». Но в качестве русского подданного и академика Бэр был образцовым слугою русского правительства и народа, не жалевшим никаких трудов для изучения и для блага той страны, которая привела его к деятельности в Петербургской академии наук. С болью в сердце бросил он свои любимые эмбриологические занятия и отдался географическим исследованиям, которые, по его мнению, представляли первостепенную важность для России; неоднократно высказывал он тяготившую его мысль, что он для России малополезен и старался увеличить свою полезность, обратившись к прикладной зоологии. Что же касается его личных отношений к русским и взгляда его на русскую национальность, то нет надобности указывать, что Бэр не мог быть неблагодарным: его ум был слишком светел и сердце слишком благородно, чтобы не только выражать, но и вообще иметь национальные предубеждения, в особенности против нации, вскормившей его и щедро отблагодарившей за все его труды. Все знавшие Бэра единогласно утверждают, что в его отношениях к русским не было и следа той нетерпимости, которая, к сожалению, замечается иногда, и даже нередко, у русских немцев.