Голоса из прошлого, обращение к будущему
28 и 29 сентября на сцене Русского драматического театра Литвы в рамках программы фестиваля СИРЕНЫ („Sirenos“) был представлен спектакль театра ZKM из Хорватии „Эйхман в Иерусалиме“.
Известный словенский режиссер Ерней Лоренци, каждый спектакль которого – эксперимент, где актеры выступают и как рассказчики, персонажи, наблюдатели, режиссеры и личности в одно и то же время, на этот раз обратился к теме Холокоста. Мир должен помнить это, иначе он каждый раз будет скатываться во мрак ужаса и насилия. И сегодня это становится опять актуальным. Спектакль словно взывает: люди остановитесь, задумайтесь.
Кто такой Эйхман?
„Адольф Эйхман. Немецкий оберштурмбаннфюрер СС, с декабря 1939 года начальник отдела IV D 4, затем IV B 4 Главного управления имперской безопасности, непосредственно отвечавшего за преследование, изгнание и депортацию евреев и тем самым за «окончательное решение еврейского вопроса», следствием чего стала гибель до 6 млн. человек. После войны скрылся от правосудия в Аргентине. В мае 1960 года агенты израильской разведки «Моссад» похитили Эйхмана и вывезли в Израиль, где он был казнён по приговору суда“. (Википедия)
Почему этот магистр смерти при Гитлере стал главным объектом спектакля?
Видимо, потому, что исследование сущности зла является целью режиссера и его гражданской позицией.
„Низкий поклон организаторам, которые привезли в Литву этот сильнейший по эмоции спектакль, который должен посмотреть каждый, уважающий себя человек, какой бы национальности он ни был. В зале была слышна, в основном, литовская речь и, что особенно отрадно, очень большой процент зрительного зала - молодежь, которая досмотрела спектакль до конца, не скрывая своих слез и эмоций“. Из беседы со зрителем.
А теперь войдем в зрительный зал.
Голая черная коробка сцены, без кулис, как огромный черный ящик с оголенными стенами, опутанными трубами, с плотно закрытыми дверьми на заднике, напоминает огромную разверзнутую пасть. На сцене ничего, кроме черного рояля в глубине, и длинного стола со стульями, стоящего параллельно зрительному ряду.
Какие события развернутся на этой сцене?
На сцену спокойно выходят восемь актеров и занимают места за столом, обращаясь лицом к зрительному залу. Каждый из них довольно подробно рассказывает свою историю того, как он пришел к созданию этого спектакля, сколько, по заданию режиссера, пришлось пересмотреть документальных (некоторые длиною более 10 часов) и художественных фильмов, включая знаменитый „Список Шиндлера“. Структуру спектакля определил доклад Ханны Арендт, которая знала театральную сущность судебного процесса, описывая события 1961 г. из зала суда в Иерусалиме.
„Ха́нна А́рендт (Hannah Arendt; 14 октября 1906, Ганновер, Германская империя - 4 декабря 1975, Нью-Йорк, США) — немецко-американский философ еврейского происхождения, политический теоретик и историк, основоположница теории тоталитаризма“. (Википедия)
Актеры по очереди рассказывают о том, как проходил процесс, их за столом столько же, сколько было в Иерусалиме – пять мужчин и три женщины – где стояла и как была оборудована камера преступника, который, оказывается, прекрасно знал язык идиш.
Из почти всех европейских стран на процесс приехали оставшиеся в живых свидетели преступлений, среди них были и из Литвы. Свидетель из Польши, тогда подростком, чудом оставшийся в живых только потому, что умел петь немецкие песни, был свидетелем тысяч человеческих жизней, превратившихся в пепел, из которого он выгребал золотые коронки и бриллианты и обменивал их у местных крестьян на еду. А кругом стояла тишина, как будто ничего не происходило. В его памяти от его деревни осталась только песня о белом домике. Эта польская песня стала лейтмотивом всего спектакля: “Маленький белый домик в памяти моей“.
Ханна Арендт писала, что после приговора Ейхман был кремирован, после него осталась горстка пепла, в среднем от человека остается около 170 г. пепла, а возле крематориев были горы пепла.
Каждый последующий свидетель – это ужасающий факт уничтожения человека человеком. И это уже не зверства, звери намного гуманнее. Это история маленького бюрократа, росчерком пера отправляющего на смерть миллионы.
В данном спектакле театр выступает как лаборатория, проводящая анализ зла.
„Перед началом спектакля угощали шоколадом. Подумал: "Как приятно!" В середине спектакля вдруг перед глазами встал кадр из советского фильма "Щит и меч", как нацисты, приехавшие в концлагерь, угощали маленьких детей шоколадом, стало жутко“. Из беседы со зрителем
Второе действие начинается на той же полупустой сцене, к роялю подходит девушка и играет мелодию Белого домика, выходит парень и поет ее на польском языке.
Дальше стол раздвигается, на стуле между столами бывший участник зондеркоманды (Во время второй мировой войны в концлагере Освенцим (Аушвиц-Биркенау) немцами была сформировано особое подразделение узников, которое было предназначено для сопровождения заключённых в газовую камеру, а затем для обработки и уничтожения трупов). На сцене повторяется сцена знаменитого фильма французского журналиста и кинорежиссёр-документалист Клода Ланцмана (Claude Lanzmann) „Шоа“.
„Из документальных работ Ланцмана наиболее известен фильм «Шоа» — девятичасовая лента о нацистских лагерях смерти, над которой он начал работать в 1974 году и которую выпустил в 1985 году (оператор — Вильям Любчанский). Фильм, не использующий письменных и фотографических документов, а опирающийся исключительно на непосредственные свидетельства живых лиц, включая нацистов и тех, кто их поддерживал, стал мировым общественным событием и уникальным кинофактом. Он вызвал широкий отклик во многих странах и породил гигантскую литературу о Холокосте, проблеме свидетельства и фигуре свидетеля (сложную, болезненную тему «выживших» глубоко разрабатывал Примо Леви). «Шоа» был удостоен премий кинофестивалей в Берлине и Роттердаме, премии «Сезар» на Фестивале европейского кино (Франция), премий Британской киноакадемии, Международной ассоциации кинодокументалистов, Общества кинокритиков Нью-Йорка, Бостона, Канзас-сити, Лос-Анджелеса, Национального общества кинокритиков США“. (Википедия)
Трудно передать все, что слышишь и видишь в спектакле, но ужас явно охватывает тело, когда видишь рисуемые мелом на черной сцене квадраты с именами людей, олицетворяющие могилы погибших и на них сжавшиеся тела актеров.
Несмотря на то, что о фашизме, Холокосте создано огромнейшее количество фильмов, спектаклей, – этот по своему эмоциональному накалу, по попытке представить тот материал и тот ужас, которые испытали те, которых тысячами, миллионами уничтожали в газовых камерах и сжигали в печах концлагерей стоит на особом месте. Все необыкновенно просто, спокойно, здесь нет оценочных моментов, и от этого становится еще страшнее.
Спектакли, которые требуют и от зрителя, и от исполнителей максимальной отдачи внутренних духовных ресурсов и энергии, не всегда удобны для восприятия зрителем, в большинстве своем привыкшим видеть в театре только позитивное, светлое и прекрасное, порой меняют наше мировоззрение и мир в целом, как это было со знаменитой любимовской Таганкой.
Сирены будоражат зрителя, и это самая большая удача фестиваля.
