Павел Коган: "Жду встречи с Литвой"

Третьего декабря в Каунасе и четвертого декабря в Вильнюсе выступит Московский государственный симфонический оркестр под управлением Павла Когана.

– Павел Леонидович, начнем с вопроса, который наверняка задавали Вам не один раз: Вы из удивительной семьи, семьи выдающихся музыкантов, фамилии Коган и Гилельс сопровождали Вас с самого рождения. Трудно быть сыном знаменитых родителей? Подталкивало это, помогало или наоборот, бывали моменты, когда Вам казалось, что такой тыл только мешает, что лучше было бы всего добиться самому?

– Это очень трудно, трудно потому, что от тебя ждут многого. Это большая вероятность упасть, еще не встав, не взобравшись на первые ступени карьеры. Заранее подразумевается, что ты должен уметь и реализовывать больше, чем твои сверстники, которые начали карьеру нормально. Это тяжело – соответствовать. Плюс был в том, что я каждодневно варился в атмосфере большой музыки, она входила в меня и подсознательно в том числе, это очень важно. И, конечно же, мне была предоставлена возможность выйти на сцену и показаться. Первый раз – он и был решающим. А вот уже дальше все зависело, конечно, от меня: удержался – слава Богу, хорошо, не удержался – все. В нашем деле повторения дебютов не приветствуются. И главное, что оценивают тебя слушатели, публика. А публика – это общество очень требовательное и капризное, люди руководствуются только одним: им нравится, они получают удовольствие от того, что они услышали. Либо же у них не вызвало никаких эмоций или даже возникло неприятие, и артисту не остается ничего другого, как либо выступать перед пустым залом, что ему никто не даст сделать, либо прекратить свою деятельность.

– А когда и где произошел Ваш дебют?

– Дебют как скрипача – очень рано, в 12 лет. В Москве, на сцене Большого Зала Консерватории. Дирижировал покойный Виктор Дубровский.

– Вам хотелось заниматься музыкой в детстве?

– Вы знаете, я не мыслил ничем иным заниматься, кроме как музыкой, потому что это было совершенно естественно в семье. Когда начались регулярные занятия, которые требуют и усидчивости, и внимания, порой многочисленных повторений – конечно, это иногда вызывало и чувство протеста: мне хотелось пойти погулять, поиграть со сверстниками. Но если уже взялся, если хочешь стать профессионалом – это адский труд.

– Для музыкантов имена Ваших родителей – это живая легенда. Как Вы воспринимали их: как маму и папу или как выдающихся музыкантов прежде всего?

– Конечно, как мама и папа. Папа редко бывал дома: концерты. Мама максимально старалась проводить время с папой, но при этом полностью вела нас – меня и сестру. Сознание, что это артисты высочайшего уровня, пришло ко мне уже с возрастом.

– Ваши учителя – Юрий Янкелевич, Илья Мусин, Лео Гинзбург. С детства Вы вращались в музыкальных кругах, общались с Давидом Ойстрахом, Мстиславом Ростроповичем, Геннадием Рождественским, Евгением Светлановым, Кириллом Кондрашиным. Оглядываясь на Ваши юношеские годы, кого сейчас Вы бы выделили, кто помог Вам сформироваться как музыканту: семья, учителя, окружение?

– Мусина как педагога я выбрал целенаправленно, он работал в Ленинграде. Ездил к нему. Гинзбург был удивительной личностью – настолько образованным, что сейчас даже невозможно понять, как в одном человеке все это могло уместиться. Это золотая страница истории Московской консерватории. В 50-х годах он возглавлял мой нынешний оркестр. Давид Ойстрах, Исаак Стерн, Эмиль Гилельс. С Ойстрахом я играл на сцене дважды.

– Так кто все-таки оказал на Вас наибольшее влияние в юности – как на скрипача, как на дирижера?

– Как на скрипача – тут все ясно, отец. Как на дирижера – первостепенное влияние оказали Караян, Мравинский, Бернстайн, Светланов, Кондрашин.

- Вы со всеми общались лично?

– С Караяном – нет, с остальными – да. Оркестром Мравинского в Ленинграде я дирижировал с самых молодых лет. В те годы в Ленинградской филармонии был абонемент, который назывался «Дебют молодых дирижеров». Это был абонемент, состоящий из пяти концертов, то есть пять молодых дирижеров получали шанс дебютировать на протяжении сезона (года) с одним из двух филармонических оркестров – Мравинского или вторым оркестром. Это уже решалось сверху – какой оркестр был на месте и т.п. Но попасть в этот абонемент можно было только по рекомендации больших профессоров – таких, какими были Мусин, Рабинович, Гинзбург в Москве… Если они рекомендовали, то Ленинградская филармония приглашала молодого начинающего дирижера и предоставляла ему возможность дебюта. Меня рекомендовал Гинзбург как своего ученика, и мне выпал оркестр Мравинского. Мне было 21 или 22 года тогда. Концерт прошел достаточно успешно и меня стали приглашать еще и еще. А потом случилось так, что Мравинский пришел на концерт – на один, на второй. Уже позже он давал мне дирижировать его оркестром очень много – я дирижировал в Ленинграде по 6-8 программ в году. Еще позже Мравинский пригласил меня поехать с ним дирижировать в Европу, это было в 1983 году.

– Это очень большое доверия со стороны Евгения Александровича, да?

– Да. Тогда ему было уже 80, он дирижировал мало, большая часть концертов была у меня. Он ко мне относился очень по-доброму, называл меня «мой дружок», благоволил даже ко мне. У меня остались самые теплые воспоминания об этом «сотрудничестве», мое благоговейное отношение к великому мастеру, каким он был как воспитатель, как руководитель оркестра, которому он прослужил полвека.

– Запомнились ли Вам какие-то советы, наставления его Вам как молодому дирижеру?

– Нет, не было прямых наставлений. Просто он относился ко мне с большой симпатией. Я много с ним общался в бытовом плане, что-то мы обсуждали, он рассказывал интереснейшие истории из своей молодости, о своих коллегах – это все я помню. Разница в возрасте у нас с ним была в полвека. Оркестр его – это оркестр аристократа из дворянской семьи дореволюционного разлива, это очень чувствовалось.

– Вы начали свою карьеру как скрипач, выступали в составе семейного трио с родителями, завоевали первое место на конкурсе им. Сибелиуса в Хельсинки в 1970 году. В консерватории изучали параллельно две специальности. И, наконец, скрипка была оставлена. Почему? Как отнеслись к этому Ваши близкие?

– Выбор «скрипка или дирижирование» произошел не сразу. Это как муж одной жены с детьми мучительно долго и трудно перетекает в другую семью. Таким и я был.

– То есть это был непростой период?

– Непростой, да.

– А как пришло это решение?

– Жизнь подсказала. То, что я мечтал быть дирижером – это очевидно. С детства. Когда я стал учиться дирижированию, когда сделал первые шаги в качестве дирижера, когда эта профессия стала меня все больше и больше завлекать – тогда я встал перед тяжелым выбором.

– Вы работали с огромным количеством оркестров. Какими качествами, по-вашему, должен обладать дирижер?

– Дирижер должен обладать наибольшим спектром качеств по сравнению с представителем любой другой специальности, отсутствие любого из этих качеств – это уже преграда. Если взять самые элементарные, общеизвестные качества – слух, память – этого мало. Дирижер – это профессия, которая должна объединять людей. Любой другой исполнитель играет на одном инструменте, его инструмент поет, является душой исполнителя, но все равно это неодушевленный предмет как таковой – фортепиано, скрипка, виолончель… А дирижер играет на душах людей, на живых людях.

– Я правильно скажу, что дирижер должен передать оркестру и свое слышание музыки и свое отношение к ней?

– Дирижер должен уметь внушить людям состояние, при котором они, отдавая лучшее, что они имеют, в видении, интерпретации дирижера представляют себе, что это – их собственная интерпретация. То есть через внушение люди отдают все лучшее, что от них требует в своем видении дирижер, представляя при этом, что они отдают свое. Вот это самое сложное. И здесь совершенно не действует момент грубого руководства «начальник – подчиненный», ведь сделать можно все, что угодно, можно кулаком ударить по дирижерскому пульту, и они подчинятся, потому что ты – руководитель и существование данной организации зависит от тебя. Но творчества не будет, музыки не будет, потому что они – живые люди, вот в чем все дело. Поэтому дирижер должен брать другим: должен брать авторитетом, знаниями, гибкостью, мастерством, коммуникабельностью – массой качеств. Не проявишь – не получишь результат, результат будет мизерный.

– Последние двадцать лет Вы руководите одним оркестром. Изменился ли Ваш оркестр за эти годы? Как Вы оцениваете происходящие в нем изменения?

– Уже даже больше двадцати лет, хотя из его почти 70-летней истории это – не очень много. Оркестр был создан указом Сталина в августе 1943 года, когда еще война была в разгаре, создан с прицелом на дальнейшую мирную жизнь. В 2013 году мы отмечаем свое 70-летие, это очень достойная дата, наш оркестр – один из пяти старейших симфонических оркестров в России. За свои семь десятков лет существования он сделал очень многое. 24 года моего пребывания за пультом – это тоже солидный стаж, почти 40% лет существования оркестра я его возглавляю. Поэтому, конечно, очень многие моменты были достигнуты нами совместно – мною и оркестром. В частности, оркестр много стал выступать именно со мной, до меня он не пользовался большой международной известностью, а вместе мы играли уже в 55 странах мира.

– И в репертуаре наверняка появились какие-то изменения?

– Конечно. Оркестр на сегодняшний день играет практически весь базовый симфонический репертуар, он огромен.

– В Вильнюсе что Вы планируете исполнять?

– В Вильнюсе мы играем французскую музыку: Шабрие, Сен-Санс, Равель, Бизе, Гуно.

– Миниатюры?

– Оркестровые пьесы.

– Слушателям запомнились Ваши грандиозные проекты: полные собрания симфонических сочинений Брамса, Бетховена, Шуберта, Шумана, Рихарда Штрауса, Мендельсона, Чайковского, Глазунова, Рахманинова, Прокофьева, Шостаковича и, наконец, Малера. Есть ли в Ваших планах нечто подобное на ближайшие годы? Ведь «поднять» такую программу – это титанический труд.

– Да, это даже определенная миссия. Интересная для публики, полезная для оркестра, и мне самому это очень интересно. То есть здесь присутствует некая общность интересов. Мне кажется, что она – эта общность – дала свои плоды.

– Такие программы сохраняются в репертуаре оркестра, или все-таки удержать это очень тяжело?

– Тяжело, потому что в нынешнее время составы всех оркестров постоянно меняются, и мой оркестр в этом плане не является исключением. Раньше, когда составы оркестров были стабильными на протяжении многих лет, это было значительно легче. Костяк оркестра у нас всегда сохраняется, это ведь очень важно, но всякие «привходящие» обстоятельства создают определенного рода сложности.

– В Вашем расписании гастрольные выступления занимают огромную часть. Какие концертные залы стали для Вас любимыми?

– Конечно, все известные залы – и наши, и европейские. И наш – Большой зал Московской Консерватории, и Санкт-Петербургский – бывший Большой зал Ленинградской филармонии. Европейские залы: Concertgebouw в Амстердаме, MusikVerein в Вене, в Америке – Карнеги-холл.

– В одном из Ваших интервью прозвучала мысль о том, что культура страны по своему значению приравнивается к национальной безопасности…

– Конечно! Бескультурный человек, который дремуч в культурном плане – он же человекообразное существо. А что такое обезьяна с гранатой? Вот вам и ответ. Культура должна проявляться во всем. Это же не только скульптура, музыка, живопись, театр… Культура должна быть во всем – в быту, на производстве – она должна присутствовать везде. Если человек идет, и заплевывает чистое пространство…

– Поговорим о предстоящей Вам поездке. Вы являетесь гражданином Литвы, верно?

– Да. Будучи президентом Литвы, Альгирдас Бразаускас в виде исключения предоставлял гражданство деятелям культуры, и я попал в их число. Первыми ласточками были Майя Плисецкая и Родион Щедрин, потом – Владимир Васильев с Екатериной Максимовой, потом и я. Это было в 1997 году.

– Часто Вам приходится бывать в Литве?

– Часто. Я очень люблю Литву. У меня очень близкие друзья в Литве. Это – Александр Иоанн Цуппи и Ромуальдас Ромас Закарявичус – владельцы «Стикляй». И я очень много имею удовольствия в общении с ними, мы постоянно на телефонной связи, и на неделе слышу по нескольку раз: «ну когда ты приедешь, приезжай, вырвись хоть на выходные!»

– То есть – это такие дружеские визиты, не с концертами?

– Нет, не с концертами абсолютно.

– Предстоящий концерт – это первый концерт в Литве?

– С оркестром – да, и вот это удивительно. Я почти 24 года возглавляю оркестр, и в Вильнюсе это будет первый мой концерт с оркестром за эти годы. Раньше такого не было никогда. Я приезжал как дирижер, выступал с оркестром Национальной Филармонии. А вот со своим оркестром я приезжаю впервые. Вообще это удивительно, потому что я где только ни был со своим оркестром, даже в Австралии выступали, а в Вильнюсе – это будет впервые.

– Литовские слушатели – на Ваш взгляд они как-то отличаются от других, есть ли у них какие-то особые предпочтения, музыкальные симпатии?

– Вильнюс имеет большие традиции музыкальные, есть определенная часть очень серьезной, опытной публики, слушателей. Я очень люблю здание Национальной Филармонии и зал. Для меня очень важно, что все это не на ровном месте, а – большие традиции. Это чувствуется в культурно-музыкальной жизни Литвы, которая успешно идет, продолжается.

– Литовская музыка, литовские музыканты – много ли об этом известно в России, в частности, в Москве? Общаетесь ли Вы с кем-то из литовских исполнителей, дирижеров, композиторов? Сложились ли у Вас какие-то близкие отношения с кем-то из литовских музыкантов? Играли ли Вы с кем-то из них?

• Нет, не общаюсь, но я знаю литовских музыкантов – и Саулюса Сондецкиса, и Гинтараса Ринкявичюса, Юозаса Домаркаса…

– В Вильнюсе последние годы провел Тимофей Александрович Докшицер…

– Да, я с ним очень дружил. Это – величайший трубач, изумительный музыкант, уникальное явление. Такого второго нет и не будет.

– У Вас уже много почетных званий: звание Заслуженного артиста РСФСР, звание Народного артиста России, лауреат Гос. Премии, действительный член Академии Российского искусства… Вы награждены орденами "За заслуги перед Отечеством" IV степени и Дружбы, наградами Хорватии и США. Литовское правительство наградило Вас орденом Великого князя Гедиминаса, но не все знают, за какие именно заслуги?

– Я много играл Чюрлениса, уже будучи гражданином Литвы…. За популяризацию литовской музыки во всем мире.

– Вы - глава созданного Вами Международного музыкального фонда, в задачи которого входит, в частности, поддержка юных дарований. Чем конкретно занимается Ваш фонд?

– Я им мало занимаюсь, честно скажу. Занимается он поддержкой молодежи, и каких-то начинаний. Много было взаимодействий с Федеральной службой по контролю наркотиков – для того, чтобы как-то спасать молодых людей, оказавшихся в наркозависимости, людей павших, и частично вытащенных. Чтобы они не с пустыми глазами искали очередного момента всадить себе иглу в вену, а чтобы чем-то их заинтересовать. Специально для них проводились музыкальные концерты, и кому-то удавалось даже помочь. Я считаю, что даже если их было 100, а один переменился – это уже великий результат, их не может быть из ста – 99.

– Есть ли какая-то связь фонда с Литвой?

– Не думаю.

– Поговорим о Ваших увлечениях. Говорят, к юбилею Вы стали обладателем эксклюзивного Volkswagen Phaeton ручной сборки, изготовленным специально для Вас.

– И не к юбилею, а раньше. Я являюсь послом Phaeton в Российской Федерации, они мне каждый год – обычно в канун моего дня рождения – меняют мне автомобиль на новый. То есть, у меня постоянно новый автомобиль, который проезжает максимально 10000-12000 км, после чего они меняют его на новый.

– О Вас говорят как о любителе и знатоке автомобилей – это действительно так?

– Да. Скажу нескромно – это так. Люблю и понимаю. Я не профессионал, но намного больше, чем любитель.

– Это проявляется в вождении, или в знании конструкции?

– И в вождении – я всю жизнь за рулем сижу, и я понимаю: что куда входит, что где работает, и что где крутится.

– А еще я слышала про часы и самолеты…

– Часы – да, часы я очень люблю. С самолетами… я оставил это занятие. Одно время я очень увлекался, хотел летать за штурвалом малой авиации. Меня пускали в кабины пилота – когда еще не было этих строжайших мер безопасности – я весь мир облетал в кабинах, видел и слышал все переговоры и действия экипажа, представляю себе большинство операций, все разрешительные моменты. Все пилоты и летчики относились ко мне очень по-доброму, рассказывали и показывали все, что можно было. Но это – очень серьезная вещь, этим надо заниматься профессионально. Взлететь, оторвать самолет от земли я еще мог бы, но посадить самолет – нет.

– И в заключении - что бы Вы сам хотели сказать своим слушателям, которые придут на Ваш концерт в Вильнюсе?

– Мне бы хотелось, чтобы они получили удовольствие от общения с Великой Музыкой и замечательным коллективом Московского Государственного Академического симфонического оркестра. Мне очень нравится Литва, я очень люблю Вильнюс, у меня в Вильнюсе много друзей, и я буду рад их видеть на концерте.

– Спасибо Вам огромное за эту беседу, в декабре ждем Вас в Вильнюсе.