1 октября 2016 г. в 13:00

Трагедия в стиле ню

Загадка убийства первого учителя Марка Шагала

Мартовской ночью 1937 года начальник следственного отдела Витебского НКВД старший лейтенант Горбаленя пристально разглядывал протянутое ему удостоверение: Михаил Александрович Минкин. Помощник прокурора Республики Белоруссия.

Только что прибывший высокий начальник, плюхнув саквояж прямо на стол Горбалени, вяло сообщил, что теперь он будет возглавлять расследование изуверского убийства. Жертвой разыгравшейся на днях трагедии был 83-летний заслуженный художник Белоруссии Иегуда Пэн.

Весть о случившемся докатилась к тому времени не только до Минска, но и до Парижа. Под утро на квартиру эмигранта Марка Шагала доставили срочную телеграмму из СССР. Прославленный импрессионист перечитывал текст и всё никак не мог поверить глазам.

Иегуда Пэн, о трагической смерти которого только что узнал Марк Шагал, был его первым учителем живописи. «Всё. Больше меня с Россией ничто не связывает», – в сердцах бросил Шагал.

...Он живёт в Париже уже много лет, но нет на его полотнах видов французской столицы. Европейские толстосумы выкладывают десятки тысяч франков за картины с видами далёкого, никому здесь не известного белорусского городка. Из блистательного Парижа тоскующая душа 50-летнего Шагала возвращается на улочки и площади Витебска. И к его престарелому учителю, Иегуде Пэну.

Отныне возвращаться было не к кому.

«Когда и как его убили?» – спросил Минкин Горбаленю. «28 февраля, около семи вечера. Сперва мучили, били обухом по голове, а потом перерезали горло, – ответит начальник следственного отдела. – Только напрасно вы ехали в такую даль. Мы уже арестовали убийц». – «И кто же они?» – «Его невеста вместе со всей её семьёй. Фамилия – Файнштейны. Они уже во всём признались. Так что...»

Невеста престарелого Иегуды Пэна, 17-летняя «красавица, комсомолка» Неха Файнштейн – центральная фигура обвинения. Её старшего брата Абрама арестовали как сообщника и непосредственного исполнителя убийства. Их мать Лея Файнштейн, её муж Рувим и ещё трое членов семьи сидели в подвале НКВД как организаторы и подстрекатели.

Минкин поразился разнице в возрасте невесты и жениха: 66 лет! Тут что-то не так, думалось Михаилу Александровичу. И помощник республиканского прокурора, лёжа на диване в гостинице, углубился в материалы по Иегуде Пэну. Их в Витебском НКВД скопилось предостаточно.

Вот, например. В 1906 году Император Всероссийский Николай II посетил Витебск. Губернатор Левашов представляет государю выдающихся деятелей губернии. Сановники, генералы и богатейшие купцы – все с орденами и регалиями. И вдруг... «А это, Ваше Величество, Иегуда Пэн, самый знаменитый художник здешних краёв, – с гордостью говорит Левашов. – Пожалуй, один из лучших в России. Так господин Репин всегда говорит. А ещё господин Пэн десять лет назад, в 1896-м, открыл у нас первую в городе художественную школу».

Н-да, быть лично представленным государю... Как еврею Пэну удалось сподобиться такой чести?

Иегуда Пэн родился в 1854 году в литовском городке Новоалександровске (ныне Зарасай. – Прим. «Обзора») в бедной еврейской семье. С детства испытывал непреодолимую тягу к рисованию, но согласно закону Моисея ремесло художника считалось предосудительным.

Когда умер отец, матушка сказала: «Хочешь нарушать наш закон – дело твоё. Но из города уезжай. Не позорь меня».

Художника убили за один из таких портретов
Художника убили за один из таких портретов

Пэн скитался, рисовал вывески для торговых лавок, раскрашивал паркет. Наконец в 25 лет на свой страх и риск поехал в Петербург, где не имел права появляться согласно закону о черте оседлости евреев. Дерзко явился поступать в Петербургскую академию художеств. И провалился. Иегуда был попросту малограмотен. Тайно жил в столице ещё год, учил русский язык и общие науки. В следующем, 1880 году, поступил. Это была победа, открывающая прямой путь в большое искусство.

Всю жизнь Пэн исповедовал реализм. Как-то Репин согласился посмотреть его картины. И под впечатлением от увиденного назвал Пэна своим продолжателем и другом.

Незадолго до убийства старика ограбили: вынесли все золотые изделия и 20 тысяч рублей. В день гибели у него в квартире не было иных ценностей, кроме полотен.

Обойдя жилище художника, Минкин сразу понял: Иегуда Пэн пользовался благосклонностью властей. Жил один в четырёхкомнатной квартире – по тем временам редкое исключение даже для партийно-советской элиты. Все четыре комнаты заполнены картинами. Частью они висели на стенах, но большинство просто составлены рядами вдоль мебели. Всего у Пэна к моменту смерти скопилось более 800 его полотен. Он их не продавал. Такой уж был человек. В НКВД знали: к Пэну приезжали коллекционеры из разных уголков страны, даже из-за границы. И всё впустую: художник не уступил им ни одной своей работы.

В начале 30-х берлинские галеристы с помощью Марка Шагала еле уговорили Пэна организовать в Германии выставку 37 работ. Пэн согласился только на условии, что все картины должны вернуться в Витебск. Продажу запретил.

Горбаленя пояснил: «Пэн задумал организовать в Витебске картинную галерею имени себя. И чтобы нигде в мире нельзя было больше увидеть творений «великого Пэна». Мечтал, чтобы сюда съезжались ценители его творчества со всей страны, да что там – со всего мира!»

В 35-м к Пэну приезжали из Третьяковской галереи, чтобы купить его картину «Портной гладит брюки генерала». Предлагали 4000 рублей, хорошие деньги. Очень хорошие! Но старик не продал своё творение даже в Третьяковку.

В углу комнаты Минкин увидел пустую бутылку из-под коллекционного французского вина. Купить такое вино в Витебске – да что в Витебске, во всём Союзе! – было невозможно. Прислали из-за границы?

Словно в подтверждение версии Минкин обнаружил в письменном столе убитого связку писем из Парижа. Все послания подписаны каким-то Марком Шагалом. Обращаясь к Пэну, тот называл его Учителем.

Помощник прокурора республики не мог знать, что в Париже Шагал уже пишет стихи на смерть Иегуды Пэна: «Нет моего Учителя, его бородки нет,/мольберта нет. Его убил злодей, явясь украдкой./И утащила чёрная лошадка/навеки ребе старого куда-то на тот свет».

Впервые Шагал и Пэн встретились в 1906 году, когда Марку было 19 лет и он хотел обучаться технике рисования в школе живописи Иегуды Пэна. На рубеже XIX–XX веков Витебск был средоточием культурной жизни, имелся даже свой симфонический оркестр, потому-то Пэн в 1894-м и осел именно здесь.

Шагал прозанимался у Пэна два месяца. И тут в его работах стали появляться фиолетовые тона. Пэн воспринял их как извращение. «Реализм – не моя стезя», – ответил Шагал и ушёл из студии.

...«Смотрите, Горбаленя, какие хорошие писал картины этот Пэн. Без выкрутасов. Всем всё должно быть понятно, как говорит товарищ Сталин. Вот бедный еврейский быт...»

Взгляд Минкина упал на странную дверцу в углу мастерской. Он подёргал ручку – заперто. «Не заходите туда, товарищ начальник, – взмолился Горбаленя. – Не смотрите!»

«Вы что себе позволяете? Немедленно откройте!» – заорал Минкин. Вошёл и остолбенел. Стены небольшой комнатушки были сплошь увешаны портретами обнажённых женщин. В смысле голых абсолютно.

Осенью 1918 года витебским уполномоченным комиссаром по делам культуры стал Марк Шагал. Пользуясь властью, он созвал в родной город художников левого направления со всей страны. Создал свою школу живописи – в пику Иегуде Пэну. Шагал обещал импрессионистам хорошее жильё, паёк, свободу творчества. Лисицкий, Ермолаева, Пуни, Богуславская, Юдовин, Бразер... Витебск на короткое время превратился в главный центр художественного авангарда.

Расстроенный происходящим, Иегуда Пэн с горечью говорил Шагалу: «Марк, Марк, искусство художника должно быть тёплое, душевное, волнующее. Ну скажи, куда летят эти седобородые старики на зелёных лошадях?» Шагал вздохнул: «Неужели непонятно? Очистительный вихрь революции смёл все преграды. А лошади – человеческая мечта: молодая, зелёная, как расцветающий сад, зелёная, как молодая надежда». Пэн удивился: «Вот как? А ко мне приходили сегодня соседи и со слезами жаловались, что ты издеваешься над стариками».

После этого Шагал многократно и прилюдно, в печати, оскорб­лял Пэна. Когда кто-то осмелился спросить комиссара, почему он так жесток к учителю. Шагал ответил: «Я вообще по натуре агрессивен. Так получилось, что, когда мать меня рожала, в Витебске разразился страшный пожар. Так что огонь – моя стихия, а пожар – любимое зрелище. Обожаю смотреть, как горит что-то знакомое, родное».

Лея Файнштейн, мать Нехи и Абрама, доводилась Пэну двоюродной сестрой и главной наследницей. Но вдруг капризный сородич оставит её с носом? И Лея принялась сватать Пэну дочь,

17-летнюю Неху. «Он старый, скоро умрёт, – убеждала мать юную дочь. – И все картины тебе достанутся. Это огромные деньги!»

Пэн не возражал против свадьбы с Нехой. Говорил: «Репину было восемьдесят, а он женился на молоденькой».

У девушки уже был жених, минский студент Михаил Олифсон. В ноябре 1936 года Неха выбросилась из трамвая, идущего на полном ходу. Осталась жива, но получила тяжёлую травму головы. А за две недели до убийства, после того как она окончательно отказала престарелому художнику, Иегуда Пэн внезапно изъявил желание передать все картины в дар Витебску. Но составить официальный документ о передаче картин не успел. Наследниками художника по-прежнему остались Файнштейны.

«Вот вам и мотив», – сказал Горбаленя Минкину. Минкин принялся рассуждать. Тот факт, что в столь преклонном возрасте Пэн был не прочь жениться на юной девушке, приводил к выводу, что он был, как говорится, в силе. Значит, могла иметься близкая подруга.

И Минкин нашёл эту женщину – 27-летнюю Басю Аароновну Златкину. Она заявила, что «у старика было много других, кратковременных связей». С кем же? Да с некоторыми из тех самых дамочек, которые позировали Пэну в его мастерской для портретов в стиле ню. «Все бездельницы, жёны начальников разных», – тараторила словоохотливая Бася. Их-то, дескать, Пэн и угощал дорогим французским вином: «Ему ученик из Парижа посылки слал, Марк... не помню фамилию. Там ещё много всяких деликатесов было. Вкуснятина-а!»

В 1919 - 1920-м годах в Витебске разразилась настоящая война между Марком Шагалом и прибывшим по его приглашению Казимиром Малевичем (вплоть до того, что, как тогда говорили, Шагал чуть не пристрелил Малевича из своего комиссарского маузера). Итог был плачевен для Шагала. Когда он вернулся в Витебск из командировки, обнаружил, что у него не осталось ни одного ученика. Все перешли к Малевичу. Шагал понял, что он никому не нужен в родном городе.

От обиды или назло всем в июне 1920-го Шагал сложил с себя все должности и уехал. «Витебск, я тебя покидаю. Оставайся один со своими селёдками», – бросил бывший комиссар на прощание. И только уже бродя по Парижу, будучи всё ещё потрясённым предательством Малевича, Шагал многое переосмыслил. Ему было озарение: место художника – у мольберта, а не на заседаниях народных комиссаров. А первый учитель, несмотря ни на что, достоин уважения и почитания. Шагал принялся писать Иегуде Пэну тёплые письма и слать посылки с угощением, как бы стараясь загладить вину.

Утром Минкин пришёл в здание НКВД раньше обычного. Сквозь открытую дверь кабинета Горбалени он услышал: «Да не раздевалась я, понятно тебе? – кричала женщина. – Считай, что это мой каприз. Мне опротивела эта нудная жизнь!» В ответ – грязная ругань начальника следственного отдела.

Когда женщина в гневе покинула кабинет, Минкина пронзила догадка. Жена Горбалени позировала Пэну для портрета в стиле ню! Да-да, он точно видел это лицо в веренице картин в потайной комнате.

Метнувшись в квартиру Пэна, помощник республиканского прокурора нашёл только эскиз портрета обнажённой мадам Горбалени. Самой картины не было. Версия сложилась окончательно. Чекист в день убийства тайно пришёл к Пэну, требуя продать ему портрет жены в стиле ню, чтобы изобличить распутницу. Но Пэн своих картин не продавал. Остальное нетрудно представить.

Вернувшись в следственный отдел НКВД и составив подробный отчёт о проведённом расследовании, Минкин в жёсткой форме один на один изложил Горбалене свою версию убийства. И вышел на улицу, предоставив старлею возможность застрелиться. Помощник прокурора Беларуси долго бродил по тёмному городу, замёрз и направился в гостиницу. Там его ждала «молния» из Минска: расследование прекратить, срочно вернуться в столицу республики.

До Минска Михаил Александрович не доехал. Он сел на поезд в Витебске, и больше его никто не видел. Просто исчез.

Осуждённые на 10 лет лагерей каждый, Лея, Абрам и Неха Файнштейн сгинули на каторге. Картины Иегуды Пэна отошли государству. Во время войны почти все они или погибли, или затерялись в эвакуации. Сейчас насчитывается немногим более двухсот уцелевших полотен, около 20-ти – в витебском музее. Среди них нет ни одной обнажённой натуры. Есть данные, что портреты в стиле ню пропали ещё до окончания судебного процесса над семьёй Файнштейн.

Начальник следственного отдела Витебского НКВД Горбаленя расстрелян в 1938 году за истязания подследственных и зверское убийство жены.

Александр АННИН
Категории:
культура, история
Ключевые слова:
Иегуда Пэн
0
1 октября 2016 г. в 13:00
Прочитано 1056 раз