Актёр Русского драматического театра Литвы, лауреат премии »Золотой сценический крест» за лучшую главную роль (Няня в спектакле «Ёлка у Ивановых»), обладатель приза «Серебряный журавль» за лучшую роль второго плана в фильме М.Вильджюнаса «Ненастоящее время» (лит. «(Ne)samasis laikas»), за 15 лет своей творческой деятельности сыгравший около 30 различных ролей в театрах Литвы, Валентин Новопольский, специально для газеты »Обзор» рассказывает об обществе, театре, творчестве и тщеславии.
О себе
- Если бы вас попросили описать себя в трёх словах, какими бы они были?
- A вы идеалист?
- Был ли переломный момент, когда вы решили, что пойдёте именно в актёры? Как вы оказались в театре?
Была какая-то линия, череда событий, которая привела меня в театр. Дальше, исходя из того, какой я человек, какой у меня характер, как меня воспитали родители и какой у меня был педагог (Даля Тамулявичюте), я в этом театре остался.
Дальше - проще. Мне хочется делать хорошо то, что я делаю. Я всегда говорю, что мог бы точно так же работать водителем троллейбуса и делать это неплохо. На мой взгляд, дело не в том, что ты делаешь, а как ты это делаешь. У меня точно не всё получается, но я стараюсь.
- Успешных людей принято оценивать.
- Вы считаете себя звездой?
Как вы относитесь к тому, что многие приходят не на спектакль, а скорее «на вас»?
Не знаю, как сказать, чтобы мне поверили, но для меня это абсолютно другая игра. Я играю, например, в футбол, а люди, которые пишут обо мне и смотрят спектакли, играют в баскетбол. У нас разные правила. Так получается, что есть одна стена, перегородка, которая соприкасается, - это спектакль. На самом деле, как меня называют, звезда или не звезда, ходят ли «на меня», меня не касается. Пока это не вторгается в моё личное пространство, я об этом не думаю.
Я считаю, что спектакль гораздо важнее, чем актёр. Я иду делать свою работу, она мне даже иногда нравится. Определённое тщеславие есть у всех. Мне где-то отдалённо приятно, когда хвалят, и неприятно, когда ругают, но я надеюсь, что во мне нет самоупоения и самолюбования. Я действительно не считаю себя кем-то выдающимся. Но когда вот так говоришь об этом - всё равно остаётся какой-то привкус.
Хочется сделать хорошо, поэтому я так много работаю. Гордыня ли это? Не знаю. Меня не мотивируют награда или зрительские симпатии. Мне интересно одно, чтобы режиссёр сказал, что я сделал то, что он хотел, то, что ему нужно. Я помогаю режиссёру сделать его «продукт», его работу, при этом пытаясь ещё что-то своё найти и привнести. То, что потом скажут остальные, в основном, меня уже не так трогает. В каком-то смысле, я – инструмент в руках режиссёра, но внутри себя я всё решаю сам.
- Никогда не посещало чувство незаменимости, мол, «без меня всё рухнет»?
Очень люблю Шмитта (Эрик-Эмманюэль Шмитт - писатель, драматург). У меня с ним совпадают «вибрации», только он, безусловно, гораздо умнее меня. Ему как раз принадлежит фраза: »Самая большая банальность – это чувствовать себя уникальным». Но есть, как я считаю, актёры, которых не надо заменять. Спектакль будет жить и без этого актёра, но именно он очень хорошо работает. Таких немного, но они очень сильные. Про себя так говорить с моей стороны было бы смешно. Иллюзий по поводу своей уникальности у меня нет вообще.
О ТЕАТРЕ
- Вы как-то говорили о »турбулентности» в театре.
А насчёт трясёт, так очень трясёт… по разным причинам. Сложность, которая отличает актёрство от многих профессий, это то, что ты, допустим, сыграл хорошо одну роль, но это не значит, что следующую ты сыграешь так же хорошо. Ты не можешь научиться, как робот, всегда всё делать отлично, потому что ты зависишь от режиссёра, от внешних и внутренних факторов.
Это не так, как если научился делать табуретку, набил руку и всегда делаешь одинаково хорошо. Тут рука вроде »набивается», но не очень, потому что нужно по-другому как-то, другой путь искать. В этом и есть сложность и неопределённость. Но я не люблю, когда говорят, что актёрам сложнее, чем другим. Лёгких профессий нет. Хотя всё, наверное, зависит от отношения. От того, на чём ты концентрируешься: на сложностях, трудностях, жалости к себе или на преодолении всего этого.
- Зрители делятся на два типа: консерваторы и экспериментаторы. Экспериментаторы выступают за театр «экстремумов», где происходит своеобразное «издевательство» над зрителем. Консерваторы ходят на спокойные, классические спектакли, без мата и определённых тем. Как вы относитесь к провокации зрителя?
Йонас (режиссёр Йонас Вайткус) пытается перестать угождать. Это трудно.
Люди заплатили деньги и хотят получить какое-то стопроцентное удовольствие, актёры и режиссёры считают, что театр не для того нужен, чтобы развлекать. Нестыковочка. Зритель не даёт права на ошибку. А как можно делать «живой» театр и не ошибаться? Не ошибается тот, кто ничего не делает. Театр должен ошибаться.
O ТВОРЧЕСТВЕ
- Спектакль »Большое зло» (спектакль »Didis Blogis» из репертуара Литовского Национального драматического театра, режиссёр Арпад Шиллинг – прим. «Обзора»), в котором вы приняли участие, подвергся жесткой критике. Изначально, ставилась ли цель шокировать, спровоцировать зрителя?
Очень не хочется никого осуждать. Я не воспринимаю нападки на спектакль как личное оскорбление.
Когда я смотрю спектакль, всегда думаю, что мне хотели сказать, что это мне даёт, что я могу »взять». Я не могу понять наверняка, но примерно догадываюсь, а потом смотрю, что во мне это вызывает, какие ощущения, какие чувства, о чём я думаю.
Злюсь? Хорошо, почему я злюсь? Для меня театр чем интересен? Тем, что он даёт тебе возможность покопаться в себе, - это самоанализ. Поэтому, если тебя что-то раздражает, задумайся, почему ты так реагируешь. Я могу смотреть любой спектакль, я отвратительный критик.
Шок шоку рознь. Я знаю, что в »Didis Blogis» никто не хотел шокировать зрителя, зритель это так воспринимает. Где-то нормально воспринимается, если все актёры абсолютно голые, а здесь было бы в штыки. Зритель имеет право сказать, что так делать нельзя, никто ему запретить не может. Эти споры всегда велись вокруг театра. Но ведь это и интересно - можно обсудить, поговорить. Всё непросто с «борцами за нравственность». И им тоже, я думаю, непросто. Они точно знают, что и как должно быть. А такая уверенность и твёрдая позиция всегда очень жестока, бескомпромиссна. Мне кажется, что театр мягче. Да и сама жизнь, наверное. Но я не знаю. Тут уж совсем дебри.
Зрителей никто не учил, что они должны приходить в театр работать, им никто этого не сказал. Я тоже, когда учился, не знал, кто такой актёр, я понятия не имел, что это за профессия, а теперь уже могу делать вид, что я что-то понимаю, но и то, только делать вид. A что требовать от зрителя? Ничего. Мы немного параллельно существуем. Наши отдельные два мира нужны, чтобы внутри своего мира зрители потом находили своих людей, обсуждали, думали, разговаривали, чтобы в их реальной жизни что-то происходило.
Eсли бы был такой предмет в школе, где тебя бы водили на разные спектакли, рассказывали, почему и как, учили интерпретировать, думать, анализировать… У нас же не так. У нас просто почему-то большинство людей просто ЗНАЕТ, каким ДОЛЖЕН быть театр.
Сейчас мы пробуем как-то наладить контакт между зрителем и театром. Бывают обсуждения спектаклей. А ещё - чему я лично очень рад - мы начали общаться со школьниками: ходить к ним в гости и разговаривать. Может быть, из этого выйдет что-то хорошее.
Я всё-таки считаю, что любить надо не тот театр, который даёт вам то, что вы уже знаете, а который вас куда-то ведёт, учит чему-то новому.
- Для многих »Didis Blogis» идёт вразрез с шаблонами?
- Зло исходит от обстоятельств, не от людей. В этом главная мысль »Didis Blogis»?
- В спектакле »Лёд» (спектакль Русского драмтеатра Литвы, режиссёр Агнюс Янкявичюс) вы играете Бро, предводителя корпорации «Лёд». Почему образ Бро такой гипнотический? Люди хотят, чтобы пришёл кто-то и сказал, что он знает, как надо?
Говорят, что сильным Бог не нужен. Люди, в основном, несчастны, они недовольны, их желания не совпадают с реальностью, им не хватает любви или чего-то ещё, и я думаю, что именно это делает нас уязвимыми. Таких людей очень много.
Поэтому, наверное, и существуют секты.
С другой стороны, Фрейд (Зигмунд Фрейд – австрийский психиатр), наверное, сказал бы, что Бро - это образ вашего отца, поэтому вам хочется за ним следовать.
А может, это заложено в человеческой природе, в людях. Для чего-то это нужно было эволюционно - для выживания.
- Сражаясь с демоном, демоном и становишься или возможна праведная война?
А в целом, я предпочитаю отвечать, что я не знаю, как бы поступил. Когда было обсуждение со зрителями после »Didis Blogis», oдин зритель спросил: »Вам хочется стать лучше после этого спектакля?» Я сказал, что я очень надеюсь, что если будет похожая ситуация, то я поступлю хорошо и правильно. Но на самом деле мы не знаем, как поступим, когда приставят пистолет к голове и скажут: »Убей или тебя убьют».
Недавно смотрел фильм про войну на Украине, там есть один момент: сидит интеллигентного вида дедушка, к нему подбегают не такие интеллигентные мужики и спрашивают: »Дед, ну чего ты плачешь, нормально же всё», а он им: «Это не по-человечески, не по-человечески». И у меня такое ощущение, что это не по-человечески.
Когда идёт война, то нет места человеку. У моего деда на пиджаке не было места, куда медали вешать. С одной стороны, нас всегда учили, что он герой. И это правда. Но мне больно, что моего деда заставили убивать других людей. Потому что это не по-человечески.
Мне кажется, что хватит! Давайте договариваться, давайте будем не силой конфликты решать, a компромиссами, умом. Есть замечательные инструменты, которые не работают, вроде доброты, честности, доброй воли, доблести. Очень хотелось бы верить, что так кто-то когда-то будет делать. Посмотрим.
- 29 апреля состоялась премьера »Мифа об Эдипе» («Oidipo mitas», спектакль из репертуара Литовского Национального драматического театра, реж. Гинтарас Варнас), где вы сыграли одну из главных ролей. Тот факт, что мы возвращаемся к антике, не доказывает деградацию общества?
Мы не верим никому, да и самому трудно быть честным. Жаль, что это так, но, на мой взгляд, так было всегда. Были единицы, благодаря которым появлялись какие-то произведения искусства, единицы были способны на героические поступки. Они и сейчас есть.
Я знаю нескольких очень хороших, честных людей, которые не будут кричать и размахивать руками, доказывая свою безусловную, безоговорочную правоту. Которые готовы признать, что они были неправы. Знаю людей, готовых к аргументированному диалогу. Театр - это тоже диалог, и он существует, на мой взгляд, для диалога. И это мне ближе, чем стопроцентная уверенность в своей правоте. Мы мало чему научаемся, с этим сложно спорить.
Почему говорят, что классика актуальна? Потому что, когда говорят о фантастике, о чудесах техники - мы уже во многом опередили то, что могли представить себе писатели, а когда речь заходит о человеке - ошибки всё те же. Мы так же глупы, необразованны, злы, завистливы... Но так же любим, дружим, сочувствуем. Хотелось бы, чтобы в этом отношении тоже был какой-то прогресс. Мне даже иногда кажется, что он есть. Небольшой, но есть.
Есть такая фраза: «Спаси себя и хватит с тебя». Это очень непросто, но я верю в то, что всегда начинать надо с себя.
- Есть ли мысль, которую вы хотели бы «вложить» в голову зрителям?
На снимках: Валентин Новопольский на сцене. Фото Дмитрия Матвеева.