Крымские записки

Судьба распорядилась так, что родился я в самом конце 1958 года в северной – степной - части Крыма, в довольно большом селе Ильинка. Где и прожил до самого призыва в советскую армию в 1977 году. С той поры я и приезжаю в гости в родной дом. Каждый год, поближе к 25 июля – дню рождения отца.

Приезжал, когда учился в вузе, приезжал, когда уже стал работать в одной из газет в Литве.

Отца не стало в 2005-м, но я по-прежнему в июле отправлялся в мой Крым, который выглядит совсем не так, как на туристических проспектах.

И только в этом году, впервые за 34 года, я не смог попасть в родной дом в обычное время, поскольку в этом году для Крыма началась новая история.

В Литве наши политики и дипломаты часто и густо высказывались и высказываются о Крыме, о крымских татарах (как же без этого!). Правда, весь этот хор поёт, не отрываясь от «нот». Поэтому накануне поездки на родину я решил, что напишу только о том, что увидел своими глазами и что мне лично рассказали знакомые.

Полагаю, что у меня, родившегося в Крыму, есть не меньше прав изложить свою точку зрения на произошедшее и происходящее, чем у тех, кто судит о событиях, находясь за тысячи километров от полуострова.

Но написать сразу по возвращении не получилось по разным причинам, и, как оказалось, у отложенного варианта тоже есть свои плюсы.

Но обо всём - ниже.

Полёт

Евросоюз весной запретил полёты в Крым, и мой билет, купленный у латвийской «airBaltic» в начале февраля, пришлось сдавать, так как из Риги в Симферополь самолёты перестали летать. Купил билеты из Вильнюса до Симферополя с пересадкой в Москве на последние дни августа.

Других вариантов практически не было. Из Минска в Симферополь по небу также было не добраться.

Первый вопрос возник уже при изучении купленного билета. Оказалось, что из Москвы в Симферополь самолёт летит почему-то чуть ли не четыре часа, тогда как ещё в советские времена он добирался туда в два раза быстрее.

То ли лететь нужно было на «кукурузнике», то ли продавцы билетов в Вильнюсе запутались в часовых поясах. Последнее оказалось верно.

В конце концов выяснилось, что в Крыму теперь – московское время.

И хотя летели, огибая территорию Украины, всё равно не четыре часа получилось, а два с небольшим хвостиком.

В Симферопольском аэропорту, кстати, никакого дополнительного таможенного досмотра для иностранцев, прилетевших на внутреннем рейсе, не было.

У выхода из аэропорта, как и в прежние годы, всё та же толпа радушных таксистов, готовых «практически даром» довезти до города. Помнится, я когда-то купился на эту «дешевизну», стоившую мне в итоге весьма кругленькую сумму в евро.

Поэтому я со знанием дела доехал до автовокзала всего за 10 рублей (тогда это было треть доллара) на маршрутном микроавтобусе.

Отдыхающие

В Крым и из Крыма я в этот раз летел на «Боинге», вмещающем более двухсот человек, и в оба конца салон был практически заполнен до отказа. Если и была где-нибудь пара свободных мест, то я их не заметил.

Это, к слову, о том, что события нынешнего года оставили крымские курорты практически без отдыхающих.

Да, народу в этом году в Крым приехало меньше. И это неудивительно, если учесть, на каком фоне проходил нынешний сезон.

Моя двоюродная сестра живёт в Алуште, и каждый год к ней приезжали три семьи с Западной Украины. В этом году решилась приехать только одна.

В самолёте я поинтересовался у соседа, действительно ли всех российских бюджетников насильно отправляют отдыхать в Крым. Он оказался не бюджетником, летел с семьёй не по льготной профсоюзной путёвке. Летел туда, где отдыхает уже много лет: под Судаком снимают дом и автономно наслаждаются всеми прелестями крымского лета.

Кстати, о путёвках: а как мы, живущие в Литве, отреагировали бы на то, что какая-то часть госбюджета пошла бы на оздоровление литовского народа в литовских же здравницах? Очень сильно бы критиковали?

Два Николая

Мой отец родился в степном Крыму в большой семье местных русских. Мой прадед ещё в конце XIX века жил в деревне, находившейся в нескольких километрах от того места, где в 1912 году появилась моя Ильинка – тогда одна маленькая улочка посреди степи. На этой улице до сих пор стоит мой родной дом.

Это я к разговорам о том, что почти всё население Крыма составляют бывшие советские военные и их потомки. В нашем классе, правда, ни одного из них не было.

В семье моего деда Луки Лазаревича Шахова было 5 сыновей и одна дочь. Четверо детей родилось до войны. Одного из сыновей звали Николай.

Именно его фашисты четырнадцатилетним подростком отправили в Германию на принудительные работы. Но Николай бежал от бауэра (наверное, из Пруссии) вместе с одним из односельчан, таким же мальчишкой, как сам. Они пешком почти добрались домой. Но где-то на Днепропетровщине зашли к одной из хозяек и попросили поесть, а та сдала их полиции. После чего беглецы попали в концлагерь Маутхазен.

Именно в этом лагере смерти фашисты превратили в ледяную глыбу советского генерала Дмитрия Карбышева, не пожелавшего служить гитлеровцам.

Николаю Шахову повезло: он дожил до освобождения Маутхаузена в мае 1945 года американцами.

Впрочем, для многих заключённых день освобождения стал и днём смерти. Кухня лагеря осталась без присмотра, и многие заключённые побежали, если этот глагол подходит для находящихся рядом с голодной смертью людей, к еде.

Они ели и тут же умирали в страшных муках, поскольку обессилевший организм не справлялся с перееданием. У многих лопались глаза (это потом, спустя много лет, рассказывал, но не нам, детям, не любивший воспоминаний дядя Коля).

Николай в этой суматохе добыл себе бутылку постного масла, но какой-то старик ударил мальчишку, чтобы тот остановился. Но голод был сильнее, поэтому старику (может, этому старику и сорока не было?) пришлось ударить пацана ещё раз. Сопротивляться у Николая просто уже не было сил. И это спасло ему жизнь.

До конца своих дней дядя Коля не любил постное масло.

После освобождения ему сказали (кто сказал, я уже и не узнаю – американцы ли, советские энкавэдэшники), что если он явится домой, то навлечёт на родных беду, поскольку побывал в плену. И Николай отправился в Донбасс, восстанавливать шахты, так никому ничего и не сообщив.

И лишь в 1949 году он подал весточку, что жив.

За эти годы в семье Шаховых родился ещё один сын, которого также назвали Николаем, в память о другом сыне, сгинувшем, как считали в семье, в немецкой неволе.

Донецкий Николай всю свою оставшуюся жизнь прожил на Донбассе, работал шахтёром. Там он женился, стал отцом двоих детей – мальчика и девочки. Девочка – это моя двоюродная сестра, уже пенсионерка, по-прежнему живёт в том посёлке под Донецком, где когда-то женились её родители и построили дом.

Второй Николай всю свою жизнь прожил в Ильинке, у него – двое дочерей. Одна из них родила сына, мечтавшего стать военным.

Мечта мальчишки сбылась, хотя в годы учёбы в Харьковском военном училище он заболел гепатитом, и его военная карьера могла бы закончиться, не начавшись. Но мать потратила уйму времени и денег, но помогла сыну стать офицером.

А потом на Донбассе началась война. Та, сегодняшняя.

И как же я был ошеломлён, когда узнал, что мой племянник на стороне украинской армии стреляет из «Града» по Донбассу, то есть стреляет по своей тётке.

В Крыму тем временем уже прошёл референдум и начался обмен украинских паспортов на российские для всех желающих. И мой племянник строго-настрого приказал матери не брать российский паспорт, иначе он от неё откажется.

Она – мать-одиночка, для неё сын – единственный смысл в жизни. Российский паспорт ей нужен для дальнейшей жизни в Крыму, но и сына она не хочет потерять.

А сыночек, как раз в те дни, когда я был в Ильинке, явился на побывку, попытался хвастаться, как он воюет с «добасской гнидой», демонстрировал видеосюжеты, заснятые на свой мобильник, за что и получил по морде в один из первых же вечеров в родном селе.

Как-то он с матерью пришёл утром к конторе, откуда отправляется рейсовый автобус в райцентр. Поздоровались с односельчанами, те им ответили, но тут же отошли в сторону.

Многие грозились позвонить «куда следует», чтобы сдать «героя», но никто так и не позвонил. Народ отходчив.

Я его за время своего пребывания в Ильинке так и не увидел, хотя он, говорят, неоднократно проходил мимо нашего двора.

А на днях, уже в декабре, я позвонил матери, и та рассказала, что мой племянник уже вернулся в Ильинку навсегда – дезертировал из украинской армии. Сейчас хлопочет о получении российского паспорта.

...Как же мне хочется верить, что все рассказы этого вояки – пустая похвальба не очень умного недоросля, лишь желающего привлечь к себе внимание девушек.

Может, на самом деле, он ни при каком «Граде» и не служил и никого не убивал?

Сын крымско-татарского народа

В Ильинке ещё живёт несколько женщин, заставших довоенное время, когда вокруг «русской» Ильинки располагались деревни с жителями других национальностей - крымские татары, немцы. Одна из односельчанок рассказывала, как бегала в гости в соседнюю крымско-татарскую деревню, где можно было не только поиграть, но и поесть.

И никаких языковых и национальных проблем в связи с этим никто сегодня и не помнит.

Возвращение крымских татар из Узбекистана (в основном) в Крым началось в 1989 году. Но, в отличие от довоенного периода, в степной части полуострова теперь чисто крымско-татарские сёла не появились. Я, по крайней мере, не знаю о таких. Основная масса крымских татар поехала в центральную часть Крыма – в Симферополь и его окрестности, да на побережье.

Для той поры, кстати, характерны многочисленные захваты земель под предлогом, что возвращающимся негде жить. Неподалёку от Симферопольского аэропорта как раз и находится одно такое большое поле, сплошь застроенное каменными сооружениями примерно метр на метр, очень похожими издалека на туалеты. И всё это находится в неизменном виде лет 15-20.

Но вернёмся к Ильинке, куда также приехало несколько крымско-татарских семей. С одной из них очень подружилась моя родная сестра (замечу, что у нас отец – русский, а мать – украинка). Они часто ходили друг другу в гости, а однажды зимой так напраздновались, что сестра из гостей побежала домой (жили по соседству) за добавкой прямо в шерстяных носках. И когда хозяева ей вдогонку крикнули об этом, то она их успокоила: «Я – сын крымско-татарского народа!..»

Да и я, в свою очередь, всегда буду с благодарностью вспоминать, как другая крымско-татарская семья, живущая по соседству с моей матерью, помогала нам, когда умер отец.

Так что на бытовом уровне особых проблем нет и сегодня.

К слову, как не помню я их и в годы своей школьной юности.

В середине семидесятых годов в нашей Ильинке организовали интернат для детей из соседнего села Новопавловка. Среди этих учеников был и нынешний председатель крымско-татарского Медж­лиса Рефат Чубаров, учившийся на класс старше меня.

Он может подтвердить, что самым большим происшествием той поры между приезжими и местными была попытка сына местного председателя сельсовета стать ближе к красавице татарке, его однокласснице Соне. За это вьюноша получил горячим утюгом по лицу.

Может, со временем эта история и приобретёт черты преследования крымско-татарского народа местными органами власти, но пока ещё живы свидетели, это вряд ли случится.

Пока же усиленно производятся другие продукты мифотворчества. И преследование крымских татар новыми российскими властями – один из излюбленных. В Литве это особенно заметно.

Так, немало говорится о том, как новые власти гнобят Меджлис крымско-татарского народа – неофициальный орган, не зарегистрированный в своё время даже украинскими властями. Не зарегистрированный, насколько я понимаю, по одной простой причине: его руководителям, в том числе превозносимому в Литве Мустафе Джемилеву, это и не надо было.

Вы можете себе представить, чтобы в Литве действовала, в том числе и на политической арене, какая-либо общественная организация, не желающая исполнять законы той страны, где находится?

То же самое можно вспомнить и о случае с флагом. 24 мая (!), то есть после всех событий и референдума в Крыму портал Delfi.lt приводит слова практически единственного источника информации для Вильнюса по крымско-татарской тематике – бывшего руководителя Меджлиса Мустафы Джемилева (в Литве всё время «забывают» упоминать, что М.Джемилев был переизбран в ноябре 2013 года), который сообщает, что здание Меджлиса — единственное здание на полуострове, на котором развевается украинский флаг.

Вы можете представить нечто подобное в нашей демократической Литве? Над зданием официально не зарегистрировавшейся организации – флаг другого государства?

Впрочем, это уже отступление. Возвращаемся в Ильинку.

В сентябре этого года дочка другой моей сестры (у меня – две сестры и один брат, а также огромное количество двоюродных братьев и сестёр, разбросанных как по всему Крыму, так и по половине Украины) поступила в Симферополе в одно из медицинских учебных заведений. На платное обучение – 64 тысячи российских рублей за год.

В группе 34 человека, 29 из них – крымские татары.

Я бы не стал из этого факта делать всеобъемлющие выводы, но и забывать о нём, мне кажется, не стоит.

И напоследок воспоминание о марте, ещё до референдума в Крыму. 6 марта всё тот же портал ru.Delfi.lt опубликовал корреспонденцию «Посол Литвы на Украине: в Бахчисарае дома татар помечают крестами», в которой со слов Пят­раса Вайтекунаса сообщалось, что «там дома татар помечают крестами. И это делается специально, как было перед депортацией, когда крымских татар увозили».

Поскольку я знаю, что большинство жителей Бахчисарая – крымские татары, то подобное сразу же показалось полным бредом. Вы можете себе представить, чтобы где-нибудь в Шальчининкай помечали таким вот образом дома поляков, а где-нибудь в Шилальском районе, где литовцы составляют 99,64%, помечали дома литовцев?

Однако я не поленился тогда и связался с одним из бахчисарайских коллег, который заверил меня, что выдумка о крестах родилась явно не в самом Бахчисарае: ничего подобного в городе не было.

(Окончание – в первом номере «Обзора» за 2015 год.)