Российские режиссеры о "кризисе театрального дискурса"
Зрителям дана полная свобода выбора в том, как именно они хотят смотреть спектакль: с начала и до конца, с перерывами или без, три часа или шесть. Синтез спектакля и творческой инсталляции на Международном вильнюсском театральном фестивале «Sirenos» («Сирены») в этом году представляет коллектив современного российского «Театра POST» под руководством молодого и перспективного режиссера Дмитрия Волкострелова.
Созданный в 2011 году «Театр POST» – самый новаторский театр в России. О том, как родилась идея поместить действие цикла из шестнадцати пьес британского драматурга Марка Равенхилла в пространство своеобразного современного музея искусств, что скрывает предыстория постановки спектакля и о современном положении деятелей искусств в России мы поговорили с создателями спектакля Семеном Александровским и Дмитрием Волкостреловым.
Итак, как спектакль получил именно такой вид – набор происходящих в различных пространствах сцен и действий?
Мы поняли, что в силу ряда причин на том этапе развития, на котором находимся, мы можем взаимодействовать с этим текстом только в музейном, галерейном дискурсе, в дискурсе современного искусства. Конечно, это громко звучит: мы современные художники. Но мы стараемся ими быть. С каким-то другим текстом можно взаимодействовать с помощью театрального языка, как мы его понимаем. С этим текстом – невозможно. Невозможно обеспечить подлинность происходящего театральными средствами. Работая с драматургией Павла Пряжко, главного автора для «Театра POST», мы можем создавать реальность – с его текстом, с этими актерами. У Равенхилла нет живых людей. Тот театральный ресурс, который мы использовали прежде, тут не подходят. Надо искать другие. И мы ищем разные возможности, чтобы каждая пьеса была представлена наиболее адекватно. Мы решили, что будет хорошо, если одну пьесу мы снимем, как кино, другую представим в виде аудиоинсталляции, а третью — как физическую инсталляцию и так далее
В таком случае, как бы вы назвали свое произведение: спектаклем или инсталляцией современного искусства?
Границы между видами современного искусства настолько размыты, что нам не хотелось бы проводить их внутри своего проекта — мы все так или иначе занимаемся современным искусством. Три года назад мне было очень легко работать с этим текстом. А сейчас трудно. Текст совершенно постмодернистский, а постмодернизм – кризисное явление в культуре. И, как любое кризисное явление, – оно на века. Но то, что делают современные русскоязычные драматурги вроде Павла Пряжко или Ивана Вырыпаева – это уже шаг дальше. А то, что сделал Равенхилл в текстах, с которыми мы работаем, – это во многом тупиковая ветка. И наш спектакль получается о кризисе театрального дискурса как такового.
В одной из рецензий на эту постановку произведений Равенхилла говорилось о том, что «эти жестокие пьесы являются чистосердечной попыткой выразить брутальность «столкновения цивилизаций», «джихада» и «борьбы с терроризмом», это – белый шум, наполняющий нашу повседневность, заставляющий нас действовать иррационально, даже жестоко. В этих текстах может и личное, терапевтическое слагаемое, однако, несмотря ни на что, это – политические пьесы». Как вы считаете, какая роль политического театра сегодня?
Мы бы могли ответить на этот вопрос коротко цитатой Жана-Люка Годара, который когда-то сказал: «Нужно снимать фильмы политически, а не снимать политические фильмы).
Почему вы решили выбрать образ именно этому произведению Равенхилла? И как вы могли бы прокомментировать его отголосок в сегодняшеней ситуации между Россией и Украиной или Палестиной и Израилем?
Уникальность «Shoot/Get treasure/Repeat» в том, что это – эпический цикл, который выводит сюжет за рамки «здесь и сейчас». И это единственная драма, которая в таком объеме осмысляет конкретный исторический момент. Понятно, что история Равенхилла инспирирована прежде всего ситуацией столкновения цивилизаций – западной и восточной. Понятно также, что Россия живет в некоем своем вакууме, который в последнее время еще и сужается. И в этом смысле говорить в России – стране, в которой никогда не было демократии, – о кризисе демократии, кризисе гражданского общества довольно странно. Но тем не менее, уже сейчас невозможно отделить себя от мировых исторических, культурных, социальных процессов. Я, как человек, постоянно передвигающийся по всему миру, все-таки сказал бы, что мы существуем в едином пространстве. Я хочу лично от себя привести очень простой пример. Я помню первые взрывы в Москве, помню, какой это был шок, потрясение. Эти пьесы об этом – о первом столкновении с этой новой реальностью. Я помню, как еще 4 года назад после нового взрыва долго не мог оправиться, понять, как это могло случиться и почему. Но дальше я привык к этому, я научился с этим жить. Человечество это отрефлексировало.
Как вы думаете, какая цель в рассказе о войне в театре? Не считаете ли вы, что это может что-нибудь изменить? Или это всего лишь комментирование современной жизни на сцене?
Семен Александровский: У меня, кстати, есть очень длительный опыт существования в реальности войны. Я 12 лет прожил в Израиле. Будучи школьником, я работал барменом в Тель-Авиве, и буквально за несколько сот метров от нас взорвалось кафе. Ну да, закрылись, поехали по домам, проехали мимо того места, но я не мог уже по отношению к этому испытать шок и стресс. Недавно меня спросили в Фейсбуке, помню ли я, как услышал новость про 11 сентября. Я помню это очень хорошо. Я был в тот день в Париже. Зашел в парикмахерскую. Меня стриг старый парикмахер, играло радио. Вдруг прервалась музыка, и диктор начал что-то очень взволнованно говорить. Французского я не знаю, но я смотрел через зеркало на парикмахера. С помощью каких-то элементарных слов и жестов я смог понять, что произошел крупный теракт. Я вышел на улицу. Она был какой-то притихшей, ритм жизни замедлился – люди словно прислушивались, не летит ли что-то из космоса на них. Потому что ощущение действительно было такое, будто нечто с небес падает и начинает взрываться. Но происходило это ровно полчаса, а потом все заново ускорилось, зашумело и продолжило жить. Мне кажется, у театра и у искусства есть возможность привлечь внимание людей к самой ситуации войны, заострить внимание людей на ее ужасах и трагедиях — и театр, конечно, должен этой возможностью пользоваться.
Говоря о взгляде Равенхилла на эту тему, интересно, как зрители приняли этот спектакль?
Все люди разные, и зрители реагировали по-разному — кто-то более эмоционально, кто-то менее эмоционально, кто-то более, кто-то — менее открыто выражал свои эмоции. Но в целом достаточно живая реакция публики только убедила нас в том, что мы правильно выбрали форму для представления текста Равенхилла — сложно представить себе, как реагировал бы зритель на более «прямой» подход к «Shoot/Get treasure/Repeat», если бы мы захотели разыграть этот текст иначе.
Как бы вы прокомментировали сегодняшнее положение деятелей искусств в России, особенно после запрета использования нецензурной лексики в театре?
Закон о запрете мата, конечно же, довольно больно ударил по всем нам — большинство государственных театров сняло с репертуара спектакли по пьесам современных драматургов, а это тот материал, с которым чаще всего работают молодые режиссеры. Как мы будем выкручиваться из этой непростой ситуации — посмотрим. Но это, разумеется, частности. Да, в современной ситуации существовать в России художнику — как и гражданину — становится с каждым днем все труднее. Но вместе с тем с каждым днем повышается необходимость в свободном, не ограниченном никакими запретами творчестве. Может быть, это прозвучит пафосно, но мы осознаем, что сегодня особенно нужны своим зрителям. Мы должны работать и должны делать свое дело честно — это единственное, чем мы можем противостоять.
Почему вы вообще занимаетесь режиссурой, творите, ставите спектакли?
Дмитрий Волкострелов: Нам важно увидеть те микро- и макродвижения мира и человека, что происходят сегодня. Сегодня, следуя Бодрийяру, в мире, существующем после оргии, все, что могло случиться, уже случилось. Для нас это уже данность. Нас ничем не удивить. Ссылка на новость не предполагает перехода на страницу с новостью, потому как беглого взгляда на ссылку достаточно, чтобы все понять: и про новость, и про все остальное. Это все и есть post. Куда двигаться дальше, когда мы уже пришли? Но двигаться нужно, потому как движение, как говорят, и есть жизнь. Но правда ли то, что говорят? Или, может быть, нужно просто остановиться? Вот этим мы и занимаемся — postдвижением, postостановкой, postжизнью, postдрамой, postтеатром.
Спектакль «Shoot / Get treasure / Repeat» будет показан 30 сентября и 1 октября в «Menų spaustuvė».
